мнению, место в королевстве. Его мысли были устремлены к Елизавете: не в последний раз мужчина видел в ней и привлекательную личную партию, и возможность политического продвижения. Но когда в январе 1549 года Сеймур попытался напасть на молодого короля, власти его арестовали. За арестом должен был последовать допрос сообщников, да и его предательские виды на союз с наследницей короля к тому времени уже не были секретом.

По обвинению в пособничестве Сеймуру в Тауэр были доставлены любимые слуги Елизаветы, а ее поместье занял сэр Роберт Тирвит с указанием Тайного совета получить доказательства предательских действий Сеймура, а возможно, и Елизаветы. Тирвит резко и уверенно заявил, что собирается «выдавить из нее всю правду». Но Елизавета не потеряла голову как в переносном, так и в буквальном смысле, заявив, что ни она, ни кто-либо из свиты и не помышляли о ее замужестве без официального разрешения. Перепуганные слуги поддержали ее. Они «все поют одну и ту же песню», – с досадой рапортовал Тирвит. В конце марта Томас Сеймур в одиночестве предстал перед судом по обвинению в государственной измене по 33 пунктам.

В последующие месяцы события развивались стремительно. Тем же летом некий Роберт Кет возглавил восстание против огораживания земель и сельской бедности. Именно Джон Дадли по указанию лорда-протектора Эдварда Сеймура намеревался подавить восстание, что он и сделал с лютой беспощадностью. Но уже осенью, прежде чем войска Эдварда были расформированы, он сам последовал за братом Томасом в Тауэр, а Дадли возглавил правительство и вскоре стал герцогом Нортумберлендом.

* * *

Тем временем Елизавета переехала в собственное имение (любимых слуг ей вернули) и вела жизнь, полную строгого воздержания и посвященную учебе. Ее наставник Роджер Аскем свидетельствовал, что в начале дня она читала Новый Завет на греческом языке, а затем занималась греческой и латинской литературой и устными упражнениями по современным языкам. Муж Кэт Эшли Джон позже вспоминал «свободные разговоры», «изысканные беседы», «дружеское общение» и «приятные занятия» кружка молодых людей, сложившегося вокруг Елизаветы. Из недавнего опыта она, должно быть, усвоила, что слишком свободные разговоры лучше не вести. Но какие еще уроки она вынесла?

Всю жизнь Елизавету тянуло к мужчинам-авантюристам. Отношения с Сеймуром лишь укрепили в ее сознании связь между сексом и опасностью, основу которой заложили судьбы ее матери и мачехи: эта связь была актуальна для многих героинь в истории куртуазной любви. Неудивительно, что теперь Елизавета с головой погрузилась в роль, по выражению короля, «моей прекраснейшей сестры Умеренность». Аскем превозносил не только ее ученость, но и элегантную простоту ее платья. Возможно, самым полезным уроком, который она вынесла для своего политического будущего, было искусство балансирования на самом краю пропасти.

И это сработало: на рождественских торжествах 1549 года Елизавета присутствовала при дворе, и окружение Эдуарда предпочитало ее общество компании ее сестры Марии, поскольку, по словам императорского посла, она была им «ближе по духу». В следующем году он свидетельствовал, что на празднование Рождества 1550 года она оказалась в Лондоне «с большой свитой джентльменов и дам», в сопровождении сотни королевских всадников, и ее официально приветствовал Тайный совет. Особо превозносился тот факт, что она, поддержав новую религию, «стала поистине великой дамой». Наконец ей было даровано владение огромными землями, завещанными ей отцом.

Что касается Марии, по мере того как продолжалось правление ее брата, ее положение, напротив, ухудшалось. Вступление Эдуарда на престол вскоре ознаменовалось радикальными религиозными реформами, проведенными под эгидой архиепископа Кранмера: из храмов удалялись изображения Христа, распятия, витражи и алтарные преграды – отрицалось даже «истинное присутствие» Христа в Евхаристии. В одном из писем брату Мария ужасалась этим нововведениям, настаивая на том, что она останется «послушным ребенком» умеренных реформ, заложенных ее отцом, до тех пор, пока ее брат не «доживет до возраста полной самостоятельности». На обширных землях, которые она унаследовала наряду с братом, все религиозные обряды отправлялись в соответствии с прежними нормами.

То же самое происходило и в имениях Маргариты Дуглас. Леди Леннокс вскоре поняла, что, будучи католичкой, хоть и не папского крыла, она попала в немилость нового режима короля Эдуарда, и вернулась в родовые земли в Йоркшире. Ее дочери умерли рано, но она сосредоточила внимание на сыне, лорде Дарнли, которому исполнился год, когда умер король Генрих. Тем временем в Шотландии ее отец Ангус перешел на сторону профранцузской партии, а муж Леннокс поддерживал англичан к северу от границы, доказывая свою нужность на поле боя. Так или иначе, Маргарита оставалась достаточно полезной, осторожной и нередко находилась достаточно далеко, чтобы правительство Эдуарда оставило ее в покое. Иначе обстояло дело со старой подругой Маргариты, принцессой Марией.

Новые власти не спешили препятствовать свободе Марии, молчаливо позволяя ей посещать мессы в частном порядке, хоть и не предоставили письменного разрешения, которое она запрашивала. Эдуард будто бы разрывался между реформаторским рвением, к которому призывало его окружение, и своей привязанностью к Марии. Тайные советники прекрасно знали, что за ней из-за моря пристально наблюдают ее родственники Габсбурги. Но если двор самой Марии стал центром притяжения недовольных католиков, то ее оппоненты продолжали продвигать реформы. В 1550 году она начала с опаской подумывать о том, чтобы бежать из страны. Ее родственница Мария Венгерская держала наготове три корабля у побережья Эссекса, чтобы помочь ей сбежать в случае необходимости.

В марте 1551 года, когда Мария приехала в Лондон, ее, как и Елизавету, сопровождала большая свита дворян, и каждый из сопровождающих имел при себе католические четки. Вскоре Мария Венгерская написала императорскому послу, что если Марии запретят проводить мессы в частном порядке, то ей, возможно, придется подчиниться, но если правительство ее брата попытается заставить ее совершать «неправильные церемонии… для нее будет лучше умереть, чем повиноваться».

Возможно, именно политические соображения не позволили ни одной из сторон пойти на крайние меры. Англия и Испанские Нидерланды одинаково зависели от торговли шерстью друг с другом. Но очень скоро на повестке появилась еще одна проблема.

Весной 1552 года (когда Елизавета появилась при дворе с еще большей свитой) Эдуард заболел корью, а потом оспой. Временами он, казалось, шел на поправку, но потом снова уступал болезни.

К концу осени в придворных кругах стало очевидно, что король-мальчик, постоянно мучимый лихорадкой и кашлем, серьезно болен, и это, по всей видимости, туберкулез. По завещанию Генриха VIII, наследницей Эдуарда назначалась его сестра Мария. Когда ему исполнилось 14, члены Совета начали чаще привлекать его к государственным делам, а когда 1552 год сменился 1553-м и здоровье Эдуарда ухудшилось, он решил, что трон не должен перейти к католичке Марии. Остается неясным, почему он при этом стремился отстранить от власти протестантку Елизавету. Так или иначе, ответ на