Профессор и Мария записывают рассказы попутчиков, чтобы было чем заполнять колонки в журнале. Это будет «последнее появление старого Артемиса», как говорит Профессор. Или первое появление нового? Никто теперь ничего не знает. Кроме одного: что необходимо двигаться дальше.

Вэйвэй стоит в наблюдательной башне, заполненной вечерним светом. Она чувствует поезд, тянущий их вперед. И знает, куда он хочет их привезти.

Стеклянный дворец

Дворец Московской выставки. Он поднимается с земли и одновременно спускается с небес. Свет отражается от двух тысяч полотен стекла, как будто дворец создан из воздуха.

Отец Марии как-то сказал, что этих стекол хватило бы на три моста через Неву. Их изготовили в петербургских мастерских и перевезли на баржах в Москву, куда собрался весь мир, чтобы восхищаться ими и прославлять имя Федорова. Мария никогда не оплакивала отца, и только теперь, при виде этого прекрасного, искусного, бесполезного сооружения ей хочется поплакать об утраченном. Она забрала из тайника в салон-вагоне письмо отца к Транссибирской компании, помятое, но сохраненное. Этого доказательства достаточно, чтобы очистить его имя, даже если никто другой не прочтет письма.

Достаточно для нее самой.

Поезд замедляет ход. Впервые после преодоления Стены, после бегства от наводнения он сбрасывает скорость.

– Нас, конечно, уже ждут, – говорит Мария картографу. – Компания, военные.

Вся мощь империи, боящейся того, что лежит за Стеной, и подстерегающей поезд с винтовками и пушками.

– И разумеется, мы не можем рассчитывать, что нас…

Она замолкает.

Они едут по новой линии, протянутой непосредственно к Московской выставке. По сторонам дороги толпятся стар и млад; дети выскакивают вперед, указывают в радостном исступлении на поезд и дворец, а матери и няньки хватают их за руки и оттаскивают обратно. Кто-то стоит каменным столбом и смотрит. Другие разворачиваются и стремглав убегают. «Мы несем с собой ужас, – размышляет Мария. – Несем зараженный воздух Запустенья, вот что они думают. Компания приучила их бояться».

Конечно же, поезд вскоре остановят. Дворец уже возвышается над ним, и Марию посещает ошеломляющее видение: будто экспресс влетает прямо в стекло, звенят тысячи осыпающихся осколков. Но нет – они въезжают во дворец через высокую арку, а затем под скрип тормозов, в облаках пара останавливаются прямо в центре изумительного сооружения из стекла, кованого железа и воздуха.

Сквозь пар Мария видит алые мундиры солдат, серые стволы пушек. Но перед ними у перил, ограждающих перрон, собралась толпа, аплодирующая, глазеющая, показывающая пальцами на поезд, превратившийся в экспонат, в монумент славе Транссибирской компании. Отцу бы это совсем не понравилось.

В глубине зала видны другие механизмы – промышленное, научное и военное оборудование. Гордые, самодовольные, уверенные в себе, они вздымают металлические руки, приветствуя наступающее столетие.

– Вот каково быть чудом современного мира.

К Марии подходит Профессор, у него в руках исписанные страницы. Алексей прижимается лицом к оконному стеклу.

– Думаю, доктор Грей был бы рад узнать, что мы приехали сюда. – Мария кладет руку ему на плечо.

– Смотрите! – говорит Судзуки.

Перед стеклянными витринами с механизмами и моделями поезда стоят представители Транссибирской компании, безошибочно узнаваемые по черным сюртукам и мрачным лицам.

«Дитя поезда»

Вэйвэй сходит на перрон, во внезапно наступившую тишину. Не было никаких споров – капитан просто кивнула, а пассажиры и команда, собравшиеся возле окон, расступились, пропуская девушку. Она чувствует себя очень маленькой, а выставочный зал невообразимо огромен, больше любого дома, где ей довелось побывать. На высоких постаментах – массивные механические устройства, за ними статуя русского императора на застывшем в боевом галопе коне, во много раз больше живого, а дальше тянутся, на сколько хватает зрения, ряды стеклянных витрин, а над ними – балюстрады. В одних витринах – мертвые существа с невидящими глазами. В других – живые: ползают, карабкаются, летают и бьются мохнатыми телами в стекло. Вот об этом и возвещает выставка: «Взгляните на наши достижения. Взгляните на созданное нашими руками. А потом и на то, что создали не мы».

Вэйвэй прикладывает руку к теплому, заросшему зеленью боку паровоза и ощущает его силу, его пульсацию, словно он живой, как те существа за стеклом. «Посетители тоже чувствуют это», – понимает она, когда по наполненному тревожным, недоверчивым вниманием залу волной пробегает ропот. Тысячи глаз сосредоточены на ней одной.

Но сквозь толпу уже бегут, прижав руки к бокам, как бегали Вороны по вагонам, люди в темных сюртуках – бесформенные и безликие, словно переплавленные Транссибирской компанией в ее собственный образ. Следом спешат солдаты с эмблемой компании на мундирах и с винтовками в руках. Солдатам несть числа – как будто военная мощь целой страны затопила выставку; их сапоги сотрясают землю. Они выстраиваются между посетителями и поездом, прикладывают винтовки к плечу.

В голове у Вэйвэй мелькает картина возможного будущего: поезд усмирен оружием, правилами и расписанием. Восстановлен прежний порядок, Транссибирская компания торжествует, а минувшее столетие плавно перерастает в новое. Люди, представшие перед Вэйвэй, непоколебимо уверены в себе.

– Где капитан? – спрашивает председатель правления компании, высокий, с седой бородой, всклокоченной праведным гневом, хотя на фоне солдат он выглядит совсем маленьким, ниже, чем казался Вэйвэй прежде. – Мы должны немедленно поговорить с ней. И где наши консультанты?

«Их больше нет, – хочется ответить. – Превратились в кучки мусора, и с этим вы ничего не сможете сделать». Но Вэйвэй не успевает сказать ни слова, потому что замечает на земле голубой отблеск и приседает на корточки, не слыша ни топота сапог, ни лязга металла, ни оханья толпы, ни внезапного крика Алексея за спиной. Винтовки направлены на нее, и она знает об этом, но не может оторвать взгляд от платформы, где прорастает сверкающий голубой лишайник с серебряными жилками поверх чешуек. Вэйвэй прикасается к нему самыми кончиками пальцев и чувствует…

«Это она. Ее присутствие. Ее бьющееся сердце. Она здесь!»

Нить тянется обратно, в Запустенье, к Елене, к чему-то новому. Земля оживает в ожидании перемен. А по телу Вэйвэй как будто скачут искры.

– Мисс Чжан, мы задали вам вопрос, – возмущенно говорит председатель правления.

Двое солдат подходят так близко, что она различает запахи: металл оружия, вакса тяжелых сапог. Но в этот момент появляется Профессор, бережно поднимает ее на ноги и поворачивается спиной к солдатам и председателю правления.

– Похоже, ты заставляешь этих джентльменов нервничать, – бормочет он. – Но я хочу кое-что тебе показать.

Со странным выражением лица он протягивает ей лист бумаги.

– Это последнее свидетельство Артемиса, – начинает читать она.

И слова приходят в движение, разворачиваются перед ней подобно тонким нитям, что ползли змейками в поезде.

– Интересный феномен, правда? – говорит Профессор, глядя поверх очков, и Вэйвэй зачарованно смотрит, как завитки кириллических букв осыпаются с бумаги на землю, на чешуйки лишайника, окрашивая их в густой чернильно-синий цвет.

– Вы меня слышите? Вы хоть отдаете себе отчет…

Но слова председателя правления теряются в