то было уготовано для обеих, планировала поездку на воды в Челтнем осенью. Тяжелые ночи она проводила у постели Джейн, и к июню тяжелых стало больше, чем спокойных. В дневное время я настоятельно убеждала ее отдыхать и часто сама сидела с Джейн, иногда — в компании Лиама, к присутствию которого постепенно привыкли все дамы. После того как он спел им, случилось примерно то, что я предсказала в шутку. Миссис Остен принялась еще чаще жаловаться на свои болячки; Марта часто пекла для него кекс с джемом из шиповника, который он как-то похвалил; Джейн заставляла его петь, и даже Кассандра заметно смягчилась. Казалось, они наконец решили, как к нему относиться: как к еще одному брату или сыну, с мнением которого можно не считаться, но которого можно посылать с мелкими поручениями и безобидно поддразнивать. Возможно, способствовала этому и нехватка реальных братьев и сыновей: Эдвард вернулся в Кент, а Генри уехал в Оксфорд. Капитан Фрэнк Остен, поселившийся в Альтоне, часто был занят обустройством своего нового дома, а Джеймс, пусть и жил неподалеку в Стивентоне, наведывался в Чотон редко, и визиты его никого особенно не радовали.

У меня был дополнительный повод для того, чтобы нести дежурства у постели Джейн: письма и «Уотсоны». Я все так же придерживалась мнения, что, вероятнее всего, они находятся в спальне, но приниматься за их поиски пока не отваживалась. Несмотря на все проводимое там время, я никогда не оставалась в комнате одна, а Джейн не столько спала, сколько урывками проваливалась в дрему. Поиски следовало проводить в те дни, когда она мучилась почечным камнем и была накачана опиумом, но до этого я додумалась уже постфактум — в тот период письма заботили меня меньше всего на свете.

Но как-то в июне Джейн, проведшая в постели все утро, пожаловалась, что суставы болят сильнее обычного, — можно ей немного лауданума? Ее просьба встревожила меня: лауданум вызывает сильное привыкание, — но я поняла, что это мой шанс. То, что врач и шпионка во мне вступили в конфликт, также вызвало у меня тревогу — дурное ощущение, проигнорировав которое я отмерила для нее дозу из пузырька и предостерегла от опасностей чрезмерного увлечения этим лекарством.

— Вы с такой уверенностью даете медицинские советы, Мэри, — заметила она с озорной улыбкой. — Будто вы врач в той же мере, что и ваш брат. Вы точно не посещали лекции в Эдинбурге вместе с ним?

— Я заставила его рассказать мне обо всем, чему он там научился. Я читала его книги.

— Невероятно. — Ее лицо расслабилось, стало сонным, и у меня возникло чувство, что под воздействием наркотика ее неутомимый интеллект не сосредотачивается на чем-то одном, но рассеивается, расползается и растягивается, находя неожиданные связи между вещами.

— Возможно, когда-нибудь все будет иначе, — намекнула я. — Мужчины и женщины смогут получать одинаковые профессии. Возможно, мешает нам лишь нехватка образования, как предполагала Мэри Уолстонкрафт[43].

— Хотите сказать, что труды этой персоны добрались и до Вест-Индии?

— Я слышала о ней, но найти ее работы смогла, только когда оказалась в Лондоне. — Я помолчала. — Они вам импонируют? Я имею в виду не детали ее скандальной личной жизни, а ее идеи. Что вы об этом думаете?

Джейн воззрилась на меня, затем тихо усмехнулась.

— Мэри Уолстонкрафт лишь сказала вслух то, что и так все знают, — начала было она и зевнула. — Однако если она ожидает, что мужчины разрубят сдерживающие нас оковы, то я могу лишь отметить ее поразительную наивность. С чего бы кому-то отказываться от привилегий, которыми они наделены по праву рождения и самой природой? С тем же успехом вы могли бы попросить меня устроиться на работу в контору или настоять на том, чтобы служанка уступила мне право самой мыть полы.

Она закрыла глаза и устроилась поудобнее, потянулась, поерзала и замерла.

— Мэри Уолстонкрафт, право дело, — произнесла Джейн таким тоном, словно это была одной лишь ей понятная шутка, и затихла. Ее дыхание замедлилось и стало глубже, и в конце концов она уснула.

Не покидая стула у кровати, я внимательно огляделась по сторонам. Будь я стопкой писем, где бы я лежала? В комнате стояли два маленьких шкафа с приоткрытыми дверцами — сквозь щели виднелись стопки аккуратно сложенных вещей на полках, одежда, висевшая на крючках, несколько пар обуви на дне. На туалетном столике с ящичком, слишком мелким для того, чтобы там могли уместиться письма, валялась россыпь типичных для туалетного столика мелочей.

Бросив еще один взгляд на Джейн и убедившись, что она спит, я опустилась на четвереньки и заглянула под кровать Кассандры, где увидела прямоугольную шкатулку вселяющих надежду размеров. Переместившись к другому концу кровати, где у меня было меньше шансов быть замеченной, если Джейн вдруг откроет глаза, я потянула шкатулку к себе.

Шкатулка была сделана из гладко отполированного темного дерева и запиралась на металлический замочек, однако тот оказался открыт. Метнув взгляд на дверь — по-прежнему закрытую, — я приподняла крышку. Листы, сложенные квадратиками и увязанные черной лентой в стопочки по десятку или около того, были надписаны узнаваемым почерком Джейн Остен и адресованы «Мисс Кассандре Остен». Сердце пустилось вскачь, я закрыла шкатулку, задвинула ее обратно под кровать и отсела от нее подальше. Некоторое время я провела на полу, стараясь выровнять дыхание, но, набравшись смелости, все же выглянула из-за кровати Кассандры. Джейн спала.

Я вдруг осознала — иногда очевидные вещи лежат у тебя под носом, но, натолкнувшись на них, все равно чувствуешь себя застигнутой врасплох, — что у меня нет ни малейшего желания читать те письма. Теперь она была для меня Джейн, моей гениальной подругой-язвой, а вовсе не исторической фигурой и не объектом исследования. Меня не касалось то, что она писала сестре, и чтение чужой корреспонденции было глубоко бесчестным занятием. При мысли об этом меня затопил стыд.

Но я здесь именно ради этого. Я вспомнила слова доктора Пинга: «Не поддавайтесь соблазну увлечься». Оказавшись перед дилеммой, я поколебалась, затем снова вытащила шкатулку, выхватила оттуда первую попавшуюся стопку и, оцарапав нежную кожу груди острыми уголками писем, засунула ее себе за пазуху — туда, где прятала наше поддельное состояние, когда явилась сюда несколько месяцев назад. Не вывалятся ли они? Корсет сидел на мне плотно, но, если письма выскользнут из-под него, удержать их будет нечему — у меня перед глазами возникла жуткая картина, как они падают мне под ноги в тот самый миг, когда я, уже на пороге, прощаюсь с Кассандрой или Мартой. Я закрыла шкатулку и засунула ее обратно, затем вернулась на свое место подле Джейн. Но до тех пор, пока не добралась до дома, чинно держала одну руку на животе, как невеста