По перрону вологодского вокзала в сторону вагонов штаба Завесы бежал человек. Он несколько раз спотыкался на ровном месте, было видно, что гражданин не в себе. По виду это был штатский из числа интеллигентной публики. Такие ходят степенно. Им редко приходится бежать, сломя голову, тут, видимо, был такой случай. Человек запрыгнул на подножку штабного вагона, открыл двери:

— Михаил Сергеевич! В городе я только что видел Гиллеспи!

Кедров поднял голову, перед ним стоял бывший служащий городской управы, неделю назад арестованный за нахождение на улице после комендантского часа и выпущенный под обещание сотрудничать.

— Где, говорите, видели?

— В городе, прямо в центре, на Малой Духовской улице, фланирует, как ни в чем не бывало.

— Как вы узнали его?

— Мне ли не знать Гиллеспи? Сколько раз я выдавал ему бронь на поезда до Москвы и Питера! Он каждый раз благодарил меня подарком, как это не запомнить?

— Взятки брали? — строго спросил Кедров.

— Боже упаси, только подарки в рамках разумного, так было принято при старом режиме.

— Хорошо, — сказал Кедров, — с кем был Гиллеспи, не запомнили?

— Как же, запомнил, с Турбой Александром Васильевичем, эсером, я его хорошо знаю.

— Турба? Приметная фамилия. Ну что, я вижу, Вы становитесь на путь исправления и сотрудничества с Советской властью. Это зачтется.

— Спасибо, Михаил Сергеевич! Рад стараться! Э-э-э… То есть служу трудовому народу!

Посетитель покинул вагон и, озираясь, направился прочь от вокзала. Он долго бродил по городу, опасаясь слежки, ничего подозрительного не заметил и свернул к дому.

За обедом, вкушая суп, он поведал домашним, что сегодня оказал важную услугу власти, и теперь его жизни ничего не угрожает.

После ухода осведомителя Кедров вызвал сотрудника штаба:

— Срочно предоставить сведения на Турбу А. В., взять в разработку. Выявить контакты, обеспечить наружное наблюдение.

— Михаил Сергеевич, людей нет, может быть передать это дело в губернскую ЧК?

— Молчать! — заорал Кедров. — Исполнять, не раздумывая! Дело касается преступления государственного значения, вологодские чекисты пусть ловят спекулянтов, контрреволюцией занимаемся мы!

Через пару дней у него на столе лежало донесение с материалами на Турбу.

Кедров начал читать.

— Так, а господин колоритный, член партии эсеров, правый, специалист типографского дела. Где брали сведения?

— В архиве полицейского управления.

— Молодцы, фараоны хорошо знали дело.

— Турба видный эсер, в свое время был знаком с известным провокатором Азефом, подозревался в изготовлении фальшивых банкнот. Любит вращаться в кругу буржуазной художественной богемы. Любит детей.

— Все они такие, любят искусство, женщин и детей, а приглядишься, контра оголтелая! Местонахождение установлено?

— Нет, он после отъезда посольств перешел на нелегальное положение.

— Ничего себе перешел. В центре города у всех на виду встречается с агентом британской разведки, и ничего. Эта безмозглая ватага вологодских чекистов сморит и не видит. А ведь малая Духовская под носом у здания ЧК! Но хватит мягкотелости, мы возьмем это расследование в свои руки. Контакты Турбы установлены?

— Да, это бывшие члены партии эсеров: Талицкий, Кондратьев, Маслов. О последнем известно, что он в июле перебрался в Архангельск и сейчас занимает пост министра в белом правительстве Чайковского.

— Улетела птичка, — с сожалением пробормотал Кедров, — но ничего, кто-то же остался в Вологде?

— По сведениям в городе создана боевая организация эсеров, насчитывающая до трехсот членов. Ждут подхода интервентов, чтобы поднять восстание.

— Искать Турбу, Талицкого и остальных, арестовывать всех поголовно бывших эсеров и членов семей. Кто-нибудь укажет, где сейчас Турба. Не упустите Гиллеспи, есть его словесный портрет?

— К сожалению, точного описания нет, сведения расходятся, Одни говорят, что Гиллеспи чернявый, похож на жида, другие, видели его в косоворотке и с бородой.

— Откуда у Вас такая лексика, товарищ? — Кедров, вспомнив свою настоящую фамилию, поморщился. — Запомните, здесь Вам не черная сотня, а штаб революционных сил. Среди большевиков, между прочим, много евреев, и роль их в деле революции огромна. Спросите об это Ревекку Акибовну, она вам проведет политическую информацию.

— Я того, ничего, просто к слову пришлось. Я это, за интернационал. Прощения просим, оговорился.

— Хорошо. Задача ясна?

— Уже выполняется.

В те дни Вологда пережила очередной и, пожалуй, самый страшный период за всё время революции. Было арестовано более трехсот человек, часть потом отпущена под расписку, а часть содержалась в тюрьме в качестве заложников. Если возникало подозрение в отношении кого-то из задержанных, его немедленно расстреливали. Документы оформлять было некогда. Союзники и белогвардейцы продвигались вперед. Без боя был захвачен Шенкурск. Нависла угроза над Котласом и Великим Устюгом.

— Михаил Сергеевич, прислали арестованного. Подозрительный тип, терся на станции у линии фронта.

— Вводите.

Конвойные ввели молодого человека в поношенной шинели. Бросалась в глаза оторванная верхняя пуговица.

— Почему в таком виде? А ещё офицер! — визгливо спросил Кедров. Молодой человек молчал.

— А это он при задержании пуговицу оторвал и выкинул. А наши подобрали, вот она, просили передать.

Караульный полез в карман и достал оттуда форменную латунную пуговицу с двуглавым орлом. Кедров повертел в рука, пуговица, как пуговица, ничего особенного.

— Почему сорвал?

Арестованный молчал.

— Хорошо, будем разговаривать в другом месте, как вспомнишь ответы на мои вопросы, придешь снова, если сможешь, конечно.

Офицера увели. Не прошло и суток, как сотрудник штаба напомнил Кедрову:

— Этот, вчерашний, на допрос просится.