Всю неделю на Обозерской кипела работа. К вечеру 7 августа станция была подготовлена к обороне: железнодорожное полотно перекрыто, построены насыпи, орудия установлены на боевые позиции. Наступающих отрядов белогвардейцев и интервентов не было.

Кедров ежедневно связывался по телеграфу с Котласом, где на Двине организовывал оборону заместитель председателя Архангельского Совета Павлин Виноградов, которого тоже, как на грех, не оказалось в ту роковую для большевиков ночь в городе.

Он был в Шенкурске, где успешно расправился с кулацкими сынками, не желавшими служить в Красной Армии. Узнав о перевороте, он спустился на судах до Усть-Ваги и возглавил оборону в бассейне реки Двины.

Виноградов телеграфировал Кедрову, что к нему для координации работы направляется секретарь исполкома Шенкурского совета Ревекка Пластинина, показавшая себя твердым и испытанным товарищем во время подавления восстания. «Посмотрим, что за дамочка, — сладко потянулся Кедров, — хорошие верные помощницы всегда нужны, особенно на фронте, где нет жён».

Пластинина дожидалась поезда Советской ревизии на станции Коноша. Когда состав подошел к вокзалу и остановился, направилась прямиком в командирский вагон.

— Ревекка Акибовна, — представилась она Кедрову. — Возможно, Вы помните меня по Архангельску. Я была избрана секретарем губисполкома.

— Возможно, помню, — улыбнулся Кедров.

Он посмотрел на новую помощницу. Ей немного за тридцать, опрятно одетая, ухоженная, видно, что из приличной семьи. Лицо округлое. Выразительные брови дугой. Губы поджаты, это правильно, не время сейчас губы распускать.

— Вы замужем?

— Да, но, — Ревекка слегка осеклась, — мы с мужем сторонники свободных отношений в браке. Свобода — неотъемлемая часть гармоничного развития личности.

— Я направляюсь в Москву к товарищу Ленину с докладом, хотите меня сопровождать? — спросил Кедров.

— С огромным удовольствием. Я давно не видела Владимира Ильича.

— Вы с ним знакомы?

— Встречались в эмиграции в Женеве.

Эта фраза решила для Кедрова всё. Перед ним была женщина, которая понимала, почему они, большевики, сделали эту революцию и почему сейчас будут защищать её завоевания до последней капли крови.

— Вы знаете, борьба с контрреволюцией требует решительности и беспощадности!

— Я участвовала в подавлении Шенкурского восстания, товарищ Виноградов может дать Вам исчерпывающие объяснения по этому поводу.

— Я очень рад нашей встрече, — снова улыбнулся Кедров, — Вы любите музыку? Я Вам могу кое-что исполнить, как только в нашем распоряжении будет приличный инструмент.

— Я родилась в Гродно, мой отец Акиб Майзель играл на скрипке.

— Ну да, разумеется, — подхватил Кедров. — У вас была культурная еврейская семья.

Будучи сам по происхождению евреем, он относился к соплеменникам с чувством большого уважения, хотя и был совершенно далек от религии и ее постулатов об исключительности еврейской нации.

Кедров никогда не был народным комиссаром, дослужился до поста заместителя наркома, и то в бытность свою в наркомате по демобилизации царской армии, но при случае любил, чтобы его назвали наркомом.

— Я как нарком Советской ревизии предлагаю Вам поступить на службу в нашу организацию и заняться искоренением контрреволюции.

— Я не возражаю, товарищ нарком, готова начать работу немедленно!

9 августа Кедров снова был в Москве с докладом у Ленина. Пластинина пришла на прием вместе с ним.

— Безобразие, товарищ Кедров, Вы допустили сдачу врагам Архангельска, важнейшего порта на Севере!

— Меня не было в городе. Я опоздал на сутки.

— Это не извиняет Вас ни в коей мере. Вы несете персональную ответственность, хотя бы как глава Советской ревизии.

— Мы уже организовали оборону по железнодорожному и речному направлениям. Противник потерял темп наступления. Я полагаю, что у него нет планов для дальнейшего расширения зоны оккупации.

— Нам известно, что в Архангельске высадилась кучка англичан. Если бы оборона была организована как положено, они были бы уничтожены еще на подступах к городу.

— Нас предали военспецы, бывшие офицеры царской армии, я никогда не доверял этим людям.

— А других офицеров у нас просто нет. Пока нет, — развел руками Ленин.

— Владимир Ильич, Вы меня не помните? — Пластинина осторожно встала со стула.

— Помню? Не помню. — Ленин развел руками.

— Ну как же? Швейцария, Женева, опломбированный вагон с русскими революционерами.

Ленин всплеснул руками.

— Конечно, разумеется, помню. Вы еще пели дорогой протяжные народные песни на идише, они скрасили долгий путь через Германию.

— Так и было, Владимир Ильич.

— Вот видите, товарищ Кедров, какие надежные кадры с дореволюционным партийным стажем мы даем Вам для успешной работы.

— Я понимаю, Владимир Ильич.

— И главное, в связи с изменившейся обстановкой на Севере принято решение о создании для борьбы с интервентами и белогвардейцами Северо-восточного участка Завесы по образцу Западного и других участков фронта. Командующим Завесой мы назначаем Вас, товарищ Кедров. Распоряжение подписано еще четвертого августа.

Кедров ехал в столицу с размышлениями о возможной отставке и аресте за провал обороны Архангельска. Назад в Вологду он вернулся в генеральской должности командующего будущим Северным фронтом. Фронта ещё не было, была только Завеса — мобильные воинские соединения Красной армии, призванные оперативно реагировать на изменение ситуации и сдерживать наступление врага. Вскоре эти отряды лягут в основу регулярной армии.

Штаб Кедрова по указанию свыше был пополнен надежными товарищами, имевшими опыт подавления контрреволюции в столице. Вместе с Кедровым в Вологду вернулась и Ревекка Пластинина.

— Вы моя путеводная звезда, — сказал ей командующий Завесой, — Вы появились в трудную минуту, и мы вместе пройдем наш путь до самого конца.

— Путь во имя торжества идей пролетарской революции! — добавила Ревекка Акибовна.

В Вологде борьбой с контрреволюцией занимались сразу две организации: местное отделение ЧК и ведомство Кедрова. Попасть к нему в руки считалось особенно страшным. На снисхождение и пощаду там рассчитывать не приходилось.

Кедров сразу же стал обвинять вологодские власти и Губернскую чрезвычайную комиссию в мягкотелости по отношению к врагам. Вологодские чекисты и поддерживающее их губернское начальство упрекали Кедрова в незнании ситуации в городе и поспешных репрессиях.

Между ними началась борьба. Городские жители оказались между молотом и наковальней. Вологда замерла от страха перед грядущим.