— Ты, это, чья будешь? — спросила спекулянтка Лизу, — небось, дочь полковника?

— Генерала.

— Ну, захотела свободы, генерал-от, небось, контра, и члены семьи врага трудового народа не лучше.

— Мы ни в чем не виноваты, мы из Петрограда, сюда приехали, потому что там было голодно.

— Рассказываете сказки, милочка. Наверняка папаша Ваш в Архангельск пробирался к белым, но не вышло.

— Я не буду ни в чем оправдываться, Вы мне все равно не поверите, — решительно заявила дочь генерала.

На другой день после освобождения из тюрьмы Смыслов пришел по адресу проживания семьи Мизенер. Ему сообщили, что вчера вечером все были арестованы по приказу наркома Кедрова.

— Как арестованы, за что?

— Нам-то почем знать!

Передать отчаяние подпоручика было невозможно. Ах, если бы он пришел вчера, плевать, что в обносках и с тюремным запахом, она бы поняла его и простила. Теперь он свежевыбрит, поглажен и даже пахнет одеколоном. Но ужас в том, что ее уже нет. Если действительно она в лапах бывших сотрудников Советской ревизии, то что они могут предъявить девочке семнадцати лет? Ничего. Даже ему чекисты не смогли ничего предъявить и выпустили.

«Скорее всего, просто проверка, допросят, подержат несколько дней и отпустят», — успокаивал себя Смыслов.

Он шел по улице и от отчаяния никого не видел, пока не столкнулся с мужчиной, который нес большой саквояж.

— Извините Бога ради. Я виноват, задумался.

— Ничего, бывает, — ответил мужчина, — Вы, если не ошибаюсь, подпоручик Смыслов?

— Откуда Вы меня знаете?

— У нас есть общие друзья, — человек сделал многозначительную паузу, — и они о вас хорошо отзывались.

— Кто же это?

— Два англичанина, господа Бо и Гиллеспи.

— Ах да, — усмехнулся Смыслов, — а Вы их откуда знаете?

— Разрешите представиться, Турба Александр Васильевич, типограф, издатель.

— И что Вы сейчас издаете?

— Это секрет, но благодаря своей неловкости Вы чуть было его не раскрыли.

— Вы меня заинтриговали.

— Отнюдь, если бы я не знал, что Вы помогаете союзникам, я бы с Вами не стал даже разговаривать, но я знаю и поэтому хочу предложить Вам помочь теперь общему делу спасения России.

— Меня только что выпустили из ЧК, — сказал Смыслов, — я еще на успел как следует вдохнуть воздуха свободы.

— Тем более. Вы чисты перед властью. И наверняка не откажете мне в одной услуге.

Смыслов подумал, что пока прояснится ситуация с задержанием семьи генерала, надо как-то убить время, тут предлагали провести его с пользой для общего дела.

— Что именно я должен сделать? — спросил он Турбу.

— Доставить этот саквояж по адресу.

— Наймите извозчика, — немного обидевшись, сказал Смыслов.

— Вы не сердитесь, меня могут в любой момент арестовать, а содержимое этого саквояжа очень нужно сохранить для дела.

— А что там?

— Деньги, конечно.

— Нет, с деньгами я уже один раз погорел и оказался в ЧК.

— Значит, второго раза не будет, закон физики.

— Хорошо, — махнул рукой подпоручик, — слушаю Ваше задание.

— Вы должны отвезти эти деньги на хранение в Пятницкую церковь отцу Иоанну Мальцеву. Он наш человек, сочувствует делу спасения России и сохранит средства.

— Я не могу принять их без пересчета.

— Ну что Вы, я Вам доверяю. В случае чего, напечатаем еще.

— Что вы такое говорите?

— Эти деньги поддельные, я же типограф высокого класса.

— Это государственное преступление!

— Совсем нет. Советы втихаря печатают точно такие же кредитные билеты от имени императорского правительства, они на это права не имеют, как и я, но активно используют ресурсы государственных типографий. По сути, их продукция ничем не отличается от моей, то и другое выпускается незаконно. А если так, то в чем преступление? Императорской власти нет, значит, их купюры по сути своей деньгами не являются.

— Но Вы же хотите пустить их в оборот?

— Разумеется, но в том-то и дело, что я этим приближаю конец большевистской власти, теперь Вы понимаете?

— Теперь да.

— Поможете?

— На святое дело всегда готов!

На протяжении двух дней Смыслов перевозил на хранение в церковь сделанные Турбой денежные знаки. На них заговорщики планировали купить винтовки и вооружить всех желающих, когда войска союзников будут подходить к Вологде. Священник, отец Иоанн Мальцев, молодой грамотный батюшка, радевший за восстановление законной власти, прятал деньги в алтаре.

— Сюда они зайти не посмеют, — улыбнулся он Смыслову, а посмеют — Господь покарает.

На третий день Турба в условленное место не пришел. Священник Мальцев, округлив карие глаза, прошептал: «Мне передали, что он арестован».

Смыслов снова оказался в одиночестве. Но теперь политика уже не казалась ему таким важным делом, все его мысли были только о Лизе.

Александра Васильевича Турбу арестовали случайно. Он заступился за дамочку, у которой шпана вырвала сумочку, и был задержан проходящим патрулем для установления личности. Увидев документы спасителя женщины, старший патруля приказал солдатам доставить Турбу на вокзал в штаб Завесы. Через несколько часов окровавленное тело задержанного кинули на холодный пол пакгауза. Там уже было несколько арестованных.

— За что Вас так? — спросил Турбу другой арестант, по виду похожий на крестьянина-кулака.

— Заступился за женщину, — через силу ответил избитый эсер.

— Да неужто ж за одно это в кутузку сажают? Вот времена пошли. Одно дело я, сподобил бог ехать в город овощи кое-какие менять на мануфактуру, так задержали за спекуляцию, а я что, где же взять отрез бабе на сарафан, нетути в продаже ничего, вот и менял. Какая же моя вина?

— Ты, братец, откуда будешь?

— Да с Пошехонья мы, со станции Чебсара.

— А звать-величать как?

— Олександром кличут по-простому.

— Слушай, Александр! Мне отсюда не выйти, я прошу тебя ради Бога пошли телеграмму моей жене. Деньги я тебе дам.

Турба через силу нагнулся и вытащил из сапога сверток. На вот, возьми всё, мне теперь ни к чему, только телеграмму отправь.

— Сделаем, барин, не сомневайся. Говорите, что сообщить, и адрес.

Турба назвал питерский адрес. Крестьянин повторил и кивнул головой, дескать, запомнил.

— Напиши ей: прощай, дорогая Зина, не поминай лихом, — прошептал Турба.