сейчас его ладонь едва-едва касалась её начавшего округляться живота под тканью свободно скроенного платья. А сколько было позитива вчера, на захудалом постоялом дворе, когда она впервые почувствовала движения малыша и сказала об этом! Как они вместе ждали следующего «пинка», а дождавшись, радовались — тоже вместе.

— Зачем ты поехала? Осталась бы в Москве, — сказал он, поцеловав её в висок.

— Я бы там сошла с ума без тебя, Петруша…

И это было правдой. С некоторых пор представить свою жизнь без него Дарья уже не могла.

— Я тебе мешаю работать, любимый?

— Подожду до постоялого двора, — он сунул бумаги в дорожный ящичек. — Не к спеху. Иди-ка сюда. Поспи немного.

Привлёк к себе, обнял… От него шло не только физическое, но и душевное тепло. Особого рода, прямо скажем, словно Дарья собралась погреться возле бушующего вулкана. Но это тепло её действительно успокаивало, даже убаюкивало. Сейчас, засыпая, она успела подумать о близком будущем — приезде в Нарву, памятную по прошлогодней партизанщине — и о недавнем прошлом…

2

А с зимы много чего случилось. Если бы Дарья не уснула, то могла бы припомнить довольно много событий, коснувшихся и её самой, и её семьи.

Если брать глобально, то переговоры со шведами, вопреки ожиданиям, затянулись до середины марта. То Карл начинал упрямиться, то его кабинет министров «вставал в позу» и в письмах требовал пересмотра того или иного пункта, то напротив, возражать начинал уже Пётр. Крайним здесь оказался генерал Шлиппенбах: матёрый вояка попал словно в мельничные жернова между политиками двух стран, и временами казалось, что он готов придушить своего короля, когда тот озвучивал свою очередную инициативу. Впрочем, это нисколько не помешало в итоге подписать договор, которым остались в той или иной степени недовольны обе стороны.

Торг с церковниками тоже длился не одну неделю. Пётр Алексеевич играл с ними, как кошка с мышью — то отменял ранее введенные подати, то вводил новые. В итоге митрополит Стефан так запутался в этих цифрах — в которых государь, кстати, ориентировался прекрасно — что окончательное решение зафиксировало приблизительно тот размер налоговых отчислений с церковных владений, который устраивал именно светскую ветвь власти. Ну, а «Всешутейший, всепьянейший и сумасброднейший собор», которым Пётр в последние несколько лет шокировал общество… С ним вышла настолько выходящая за всякие рамки тогдашних правил история, что никто толком не знал, смеяться ему или плакать.

Началось с того, что разобиженный на государя Ромодановский, будучи шутейным «королём», не явился на следующее «заседание» — то есть на очередную весёлую попойку. Пётр тоже, кстати, на неё не явился, сославшись на занятость, но, когда узнал о прогуле Фёдора Юрьевича, повелел избрать на его место кого-то другого. Выбрали Андрея Апраксина, кличка которого говорила сама за себя: «Бесящийся». Буен был нравом, а уж во хмелю… Когда бывший учитель государев Никита Зотов, «князь-папа, всея Яузы и Кокуя патриарх», в шутовском тоне призвал Петра немедля явиться на «собор» в дом Апраксина — ну, скучно им там было без главного застрельщика — тот вызвал брата и сестру Черкасовых и сказал: мол, сходите за меня. Женя не на шутку рассердился, не оценив такого тонкого юмора, а Катя пожала плечами и невозмутимо сказала: «Значит, будет драка». «Идите, идите, — последовал ответ, — только вас там и не хватало». Они поняли это как лицензию на мордобой, чем, собственно, и занялись, едва Апраксин с присными, прилепив новичкам нецензурные клички, попытался их споить. Сам новоизбранный «король» ничтоже сумняшеся предложил Кате пройти нечто вроде «инициации». Надо ли говорить, насколько это предложение ей понравилось?.. Черкасовы дали пьяненьким такой разгон, что те полуодетыми выпрыгивали из окон, спасаясь от злых егерей. А наутро по Москве пошли слухи, будто солдат-девица Катерина так рассердилась на сие богопротивное сборище, что учинила там натуральную баталию. После чего богохульники в изодранных платьях с воплями бегали по городу, подгоняемые каждый своим персональным бесом.

Пётр смеялся до слёз, устроил Черкасовым сперва выговор, а затем публичное прощение сего проступка. После чего объявил о роспуске «собора» — с формулировкой «за ненадобностью». Но только после того, как Даша узнала о похвале этого цирка со стороны митрополита, она сообразила, что всё это было ничем иным, как постановкой. Государь окончательно расплатился с церковниками за венчание, приструнил своих ближников, а заодно продвинул в массы очередной пункт образа «русской Жанны» как защитницы православия и здорового образа жизни. Манипулятор он был хороший, этого не отнять. Крайними же оказались «соборщики», которых никто не оповестил о потехе.

Мести со стороны титулованных «всепьянейших» можно было не ждать: попробуй тронь ближайших родичей царицы, это вам не стрелецкие бунты. Но все понимали: теперь каждое слово Черкасовых будет услышано и интерпретировано. Потому брат и сестра решили на время залечь на дно. То есть заниматься только и исключительно делами егерской полуроты. Пусть поднятая ими муть уляжется.

Дарья сообщила мужу о своей беременности в тот самый день, когда был подписан договор со Швецией. И после этого с Петром случилось нечто такое, отчего все шёпотом заговорили: «Подменили его, что ли?» Во всяком случае, импульсивных поступков с его стороны сделалось на порядок меньше. А «милая Дарьюшка» стала сопровождать его в буквальном смысле везде — хоть на молебен, хоть на официальный приём, хоть в гости. У самой Даши складывалось ощущение, будто он боялся отпускать её от себя. Каждое утро начиналось с разговоров о будущем ребёнке и о её самочувствии. А о том, что у него уже есть сын, Пётр как будто забыл, словно вычеркнул Алексея из своей жизни, предоставляя тому право плыть по течению.

А ближе к лету на Яузе, против Немецкой слободы, заработала небольшая мануфактура. Выпускала она довольно странную продукцию, которая, несмотря на химический запах, пользовалась бешеным спросом у москвичей. Секрет такой популярности был несложным: никаких указов «сверху», простейший маркетинг. Сначала, ещё в феврале, по городу поползли слухи, будто некий солдат измыслил состав, от которого дерево вдвое медленнее горит. А значит, это существенное подспорье при пожаре. Вскоре Москву обошёл уже не слух, а официальное объявление — что тот солдат собирается устроить прилюдное испытание своему составу. В назначенный день и час любопытные горожане собрались на берегу Москвы-реки, где «пятнистые» готовились разложить длинный костёр из старых сухих брёвнышек. Когда запылал огонь, хмурого вида солдат указал: мол, вон те доски я ничем не обрабатывал, а вот эти покрыл своим составом и дал просохнуть. Сейчас все разом их в огонь сунем и посмотрим на