тягу к таким мелочам. Сестра утверждает, что это хороший признак. Пусть так. Сейчас прямоугольный кусочек батиста с кружавчиками развевал летний послеполуденный ветерок: Катя отказалась от сопровождения барабанщика и знаменосца, пошла к стенам Нарвы сама, подняв платочек над головой в качестве символа мирных переговоров.

Ну и что, что у неё за спиной несколько русских полков, какая-никакая артиллерия и два самодержца, недавно подписавших мирный договор между собой? Если шведы в Нарве настроены решительно, они откроют огонь и по переговорщику, за ними такое водилось.

Бомбардиры и стрелки на стенах были в полной боевой готовности: там поднимались тонкие дымки от тлеющих запалов. А над башней развевался шведский флаг — синее полотнище с желтым геральдическим узором. То есть Рудольф Горн либо активный участник заговора, и тогда придётся очень сильно извернуться, чтобы его переубедить, либо генерала разыгрывают втёмную. Остаётся надеяться, что мозги у него действительно есть, а перспектива стать невольным убийцей собственного короля и — при любом исходе дела — изгоем среди шведского дворянства приведут генерала в чувство.

Расчёт на то, что солдат в «цифре» привлечёт внимание командования гарнизона, оправдался. Довольно скоро — не прошло и десяти минут стояния под прицелом фузилеров на стенах — на одной из надвратных башен появились обер-офицеры в сопровождении нескольких солдат в сине-жёлтом и одного небритого типа в потрёпанном преображенском офицерском мундире. Катя не знала его в лицо, но догадалась с первого раза: бывший полковник Гуммерт, перебежавший — на свою голову — к шведам накануне Нарвской баталии. Его судьба оказалась незавидной в обоих вариантах истории. Там его повесили за переписку с русскими, здесь пока ещё нет, но явно держат «на подвале». Один из старших офицеров что-то сказал Гуммерту.

— Что вам угодно? — крикнул тот на ломаном русском языке.

— У меня послание генералу Горну от короля Карла, — по-шведски ответила Катя, опустив платочек и подняв над головой запечатанное письмо. — Его величество уполномочил меня передать сие генералу лично в руки.

На башне некоторое время шло обсуждение услышанного. Затем Гуммерта чуть ли не пинками погнали вниз, а несколько минут спустя ворота приоткрылись, пропуская шведского офицера явно невысокого ранга и двух солдат с ружьями. Эти остановились в нескольких метрах от парламентёра. Офицерик сделал пару шагов вперёд и протянул руку.

— Давайте, — небрежно сказал он.

— Лично в руки, — невозмутимо повторила Катя. — Я дала слово его величеству, что исполню его пожелание в точности.

Офицер окинул её насмешливым, оценивающим взглядом.

— Скажи генералу, — бросил он одному из солдат.

Тот послушно умчался назад, за ворота. Минут пять, пока он отсутствовал, офицерик продолжал оценивать Катю заинтересованным мужским взглядом. Его как будто не смущали ни внушительный рост дамы, ни ширина её плеч, ни странный пятнистый мундир, ни отсутствие каких-либо эмоций. Наконец бегом вернулся давешний солдат.

— Генерал приказал провести парламентёра на башню, — передал он.

— Прошу, сударыня, — нагловатый офицерик посторонился и нарочито вежливо указал ей в сторону ворот.

Столь же нарочито вежливо кивнув ему в ответ, Катя заложила платочек в нагрудный карман — так, чтобы он наполовину торчал наружу — и зашагала вперёд.

7

— Девица? — хмыкнул Таубе.

— Не просто девица, а та самая девица, — проворчал генерал, складывая подзорную трубу. — Ручаюсь, что это она столь прискорбным образом досаждала нам в прошлом году.

— Какие будут приказания, ваше превосходительство?

— Мне очень не нравится происходящее. И если я прав в своих предположениях, то придётся поступить так, как прикажет король… Между прочим — его величество вполне дружески беседует с русским царём. И если меня не обманывают глаза, ему вернули шпагу.

— Это мало похоже на то, что было написано в том письме, ваше превосходительство.

— Вот именно.

Рудольф Горн не был великим стратегом, его коньком являлась тактика. Что касалось организации обороны города, то тут мало кто мог с ним потягаться. Но выиграть войну он бы не смог, не обладая ни стратегическим мышлением, ни политическим чутьём… Если бы к стене подошёл русский царь, то на требование открыть ворота генерал ответил бы ему крайне резко, припомнив, что осеннюю кампанию тот не проиграл лишь чудом Господним. Но царь отправил парламентёра. Ту самую девицу, которая, если верить газетам, и сотворила сие чудо, пленив короля. А до того едва ли не в буквальном смысле вынудила гарнизон и обывателей Нарвы считать каждое зёрнышко. Относиться к оной с пренебрежением? Увольте, Рудольф Горн был кем угодно, только не идиотом.

Её провели на самый верх надвратной башни, где как раз и расположились старшие офицеры шведского гарнизона во главе с ним самим. Генерал несколько мгновений пристально разглядывал эту …даму. Обычно про невзрачных лицом женщин говорят: «Ничего особенного». Здесь «особенным» было буквально всё: холодный, бесстрастный взгляд, почти мужская фигура, нелепый пятнистый мундир с куцым, едва выглядывающим из-под пояса кафтаном, мешковатые штаны и короткие сапоги на шнуровке. Оружия при ней не было никакого, даже шпаги.

— Генерал, — она лихо, по-военному, щёлкнула каблуками и подала ему письмо.

— С кем имею честь разговаривать, сударыня? — Горн принял письмо и, глядя поверх него на девицу, машинально нащупывал печати.

— Сержант лейб-гвардии Преображенского полка Екатерина Черкасова, — представилась девица.

— Не знал, что царь Петер набирает в гвардию дам, — усмехнулся швед.

— Там, откуда я родом, это никого не удивляет, генерал.

Цветной воск влажно хрустнул под его пальцами. Развернув листок, Горн к своему неудовольствию прочитал следующее:

«Я заключил мир. Извольте не подвергать сомнению слово вашего короля и исполнить все условия, изложенные мною ранее. Если до заката флаг не будет спущен, а гарнизон не покинет город, я объявлю вас изменником.

Карл».

Да, это писано рукой самого короля. Да, генерал видел своего монарха собственными глазами, пусть и в подзорную трубу. Но как быть с письмом из Стокгольма? Менее всего на свете Горну хотелось стать пешкой в чужой шахматной игре. Пока титулованные персоны изволят тягаться за три короны[43], солдаты вроде него рискуют головой.

Хотя, что тут гадать? Король — вот он, в пределах прямой видимости. А те господа сидят в Стокгольме.

— Бумагу, чернила и перо, — приказал Горн, после чего обернулся к девице. — Я дам ответ немедля.

Через несколько минут ему принесли требуемое. Положил чистый листок на услужливо подставленной папке для бумаг, начертал несколько строк, посыпал песочком, накапал воска со свечи и запечатал письмо своим перстнем.

— Сделайте ответную любезность, сержант, передайте сие моему королю лично в руки, — сказал он.

— Будет исполнено, генерал, — произнесла девица. — Что мне передать моему государю по поводу договора?

— Я исполню