из всех наказаний Господних». Однако, настоящий цирк начался, когда он представил генеральный план будущей застройки. Как следует рассмотрев чертёж и выслушав подробные пояснения француза, Катя без лишних слов пригласила его в лодку, сама села на вёсла — это при проявившейся у неё хронической морской болезни! — и повезла архитектора на Васильевский остров… Позже она, посмеиваясь, рассказывала старшей сестре, как заставила господина архитектора промерить сей клочок земли собственными шагами вдоль и поперёк, а когда он устал выуживать свои башмаки из стылой болотины и продрог как следует, поинтересовалась: «И вот здесь вы намерены выстроить центр города? С дворцами и административными зданиями? На земле, которая и нас с вами едва держит?» Ну не стал архитектор тратить время на такую мелочь, как составление карты почв и замеры уровня грунтовых вод, ну бывает[46]. В конце концов, не его же деньги ухнут как в бездонную бочку на то, чтобы фактически насыпать здесь поверху ещё один такой же остров и укрепить его сваями. Это работа на будущее, а пока стоит строиться там, где почвы подходящие. «Давайте вы не будете считать, что мы глупее шведов, поставивших и крепость, и городок немного повыше уровня воды, — сказала она французу. — И тогда мы не будем считать, что вы пытаетесь водить нас за нос». Де Котт сдался. После целого месяца препирательств и исправлений он наконец составил генплан, напоминавший тот Петербург, который был явлен миру лишь к концу правления Екатерины Второй. Васильевскому острову на этом плане была отведена роль парковой зоны с отдалённой перспективой постепенной застройки. Был на этом плане и Кроншлот — будущий Кронштадт.

Работы начались в 1702 году, в конце мая. Дарья этого лично наблюдать не могла — не вылезала из крепости, заботилась о ребёнке. Но уже через месяц супруг поселил их в новом доме. Ну, как — в доме… Конкретно это двухэтажное строение действительно было жилищем, довольно уютным по местным меркам, хоть и деревянным. Зато всё пространство вокруг представляло собой именно стройплощадку, со штабелями досок и камня, кучами извести и дощатыми мостками. Так что это была скорее бытовка начальника стройки.

Да, уютный домик. Был. Сгорел чуть более года назад, Дарья тогда с детьми едва спаслась… Зато теперь они жили в каменном доме, который Пётр Алексеевич велел срочно достроить на радостях, что семейство уцелело — и назвал его Летним дворцом. А на месте, где не иначе, как промыслом Божьим были спасены самые дорогие для него люди, он поставил собственноручно вытесанный из дерева большой крест.

Крепость Ниеншанц и большая часть зданий одноимённого городишки пошли в разбор на запчасти, из этих камней закладывали фундаменты будущих зданий. Береговую линию Невы всё же решили спрямлять, используя технологии, отработанные ещё венецианцами — лиственичные сваи забивали в прибрежное дно, в слабосолёную воду невского устья — из-за чего они с течением времени должны были обрести прочность железобетона — затем шла подсыпка гравия и земли. Камень для строек велено было свозить со всей России. На Заячьем, он же Петропавловский, острове возводили крепость, которую гости из будущего узнавали с первого взгляда: она уже сейчас напоминала ту, которую многие из них помнили из своей истории. Пётр Алексеевич размахнулся строить сразу и Зимний дворец, и два собора, и адмиралтейство, и длинное здание двенадцати коллегий, создаваемых вместо старых приказов, и жилые дома, и верфь. Из всего перечисленного пока до ума довёл одну верфь, и то только потому, что надо было в срочном порядке строить корабли. Дерево сушили и обрабатывали по голландской технологии — всего два года — и как раз должна была «созреть» первая партия брёвен. При верфи поставили первую в России полуавтоматическую лесопилку на смешанном — водяном и паровом — приводе, и дело пошло.

Демидов и Строганов уже добывали на Урале разнообразные полезные ископаемые, поставляя для нужд страны железо и медь, поделочный камень и самоцветы. Нашли и серебро, что стало настоящим праздником для Петра — так как с драгметаллами в России уже несколько веков было напряжно. Тульской оружейный завод выдавал продукцию как чисто военного назначения, так и богато украшенные штучные экземпляры охотничьих ружей, которые шли на подарки венценосным гостям Петра Алексеича. Петербурга, по сути, ещё не было, а на его предполагаемой окраине, на охтинской стороне, уже заработала собственная суконная мануфактура, которую, кстати, уже несколько раз пытались то перекупить, то поджечь конфиденты англичан. Не понравилось им такое импортозамещение. Мастеровых в город манил приличный заработок, а неквалифицированный труд обеспечивали свозимые сюда крестьяне.

Не осталась без обнов и армия. Обувь для солдат наконец-то начали тачать на две колодки, а не на одну, и офицеры перестали наказывать подчинённых за неуставные портянки под сапогами, что избавило служивых от кровавых волдырей после каждого марша. Хоть по снежку и не принято было воевать, но зато появилась зимняя форма, предусматривавшая толстые вязаные шерстяные чулки, тёплые перчатки, меховые стельки в сапоги, овчинные полушубки и утеплённые мехом шапки вроде польских. Так что теперь русская армия могла быть боеспособной даже в зимние месяцы… Солдаты гвардейских полков сами выстроили себе слободы для житья, чтобы по квартирам не бегать. Пушки «нового манира», успешно прошедшие испытания, практически заместили весь орудийный парк прошлых времён, имевшийся на вооружении русской армии, а производство готовых зарядов к ним поставили на поток. Дорогие, но крайне эффективные «воротные ружья» поступали на вооружение егерских частей, создаваемых при корпусах. Ну, и были ещё кое-какие сюрпризы для потенциального противника, коими активно занимались Вася Корчмин и Стас Орешкин… Наконец-то как следует заработала военная разведка. Здесь, как ни удивительно, проявился немалый талант у того, на кого и подумать не могли — у Алексашки. Меньшиков сам набрал штат помощников, те, в свою очередь, укомплектовали свои команды, и вскоре русская армия обрела весьма зоркие глаза и весьма чуткие уши. За то Данилыч и был пожалован княжеским титулом.

Со скрипом, но всё же тронулась в путь и неповоротливая телега народного просвещения. Уже через два года после указа о церковноприходских воскресных школах в Сухареву башню привезли первых «медалистов» — десятка полтора деревенских мальчишек от десяти до четырнадцати лет. Как и было обещано следующим государевым указом, ещё через год, после успешной сдачи этими учениками экзаменов, родные деревни отличников получили налоговый вычет на следующие двенадцать месяцев, а солдатским командам, пополнявшим армию новичками, было велено из тех населённых пунктов «рекрутов два года не имать». Новости о том только-только стали распространяться среди народа, а