– Сдадите меня копам?

Вопрос застиг меня врасплох, и я, резко обернувшись, недоуменно вскинул бровь.

– Разве остались улики? – Ни за что не поверю, что Лотнер подошёл к этому делу без должной ответственности.

– Нет. Но я могу написать чистосердечное.

Может, не отошёл от наркоза?

– И зачем тебе это?

– Чтобы получить прощение. – Мейсон уставился куда-то в стену, не на шутку тревожа меня своим отстранённым видом и пустым взглядом. – Убийство – страшный поступок. Оно отрывает кусок души. И чем больше ты их совершаешь, тем меньше остаётся в тебе человеческого. Ты плохо спишь, потому что твои жертвы приходят к тебе во сне, тянут руки и неизменно задают всего один вопрос: «Почему?»

У меня кожа озябла от этой задушенной речи.

– Я убил не только Райса, – болезненно посмотрев на меня, признался друг. – Но именно его смерть стала для меня самой противоречивой. Я смотрю на Эмили и испытываю громаднейшее сожаление, омерзение к себе. Хочу вернуться в тот день и никогда не нажимать на газ. В такие моменты я всегда мечтаю умереть вместо её жениха. А потом смотрю на тебя, и всё сожаление фантастическим образом испаряется. Потому что теперь у тебя есть она. Кажется, я плохой человек, – к смешному выводу пришёл Мейс.

 А у меня в голове на репит встала фраза «не только Райса…». Покопавшись внутри, я не нашёл ни одной негативной эмоций, лишь лёгкое смятение и переживание за внутреннее состояние Лотнера, который, по ходу, даже не подозревал, как много в нём я был готов принять.

– Настолько не веришь в меня? – Я по привычке хотел скрестить руки на груди, но боль в плече напомнила о временной невозможности данного действия. Помимо повреждений мягких тканей, пуля задела кость, и в связи с этим меня ожидала не самая лёгкая реабилитация.

– Ты всегда за здоровую конкуренцию, но я видел их отношения, и поверь, Эйден был вне её. Ты никогда не признаешься, но где-то внутри, возможно, очень глубоко… – издав нервный смешок, Мейс склонил голову набок, – ты рад, что его нет.

Смелое и очень бесчеловечное заявление. Я не назвал бы это радостью. Но тоски и грусти из-за смерти парнишки не испытывал, потому что не знал его. А засорять мозги размышлениями по типу «что было бы, если бы…» я хотел в самую последнюю очередь.

Эм верила, что в других вселенных их души вместе. Ради бога. Меня волновало только настоящее. А в настоящем она – моя.

– Твой план сработал, – сообщил я, спешив закрыть эту неоднозначную тему. – Виктор сядет. А дальше… Ты подлечишься, уедешь и начнёшь новую жизнь. Остаться не сможешь по понятным причинам.

Удивление на лице друга выглядело комично. Он что думал? Что я спрятал прослушку к себе в штаны, и с минуты на минуту сюда ворвутся копы с обвинениями?

– Ты прощаешь меня? Прощаешь мне предательство?!

– Все самые главные события ты сохранил в тайне и чуть не сдох, пытаясь нас спасти. Так что ты никогда меня не предавал. Но как только заживёт живот, я пропишу тебе пару ударов за молчание.

У Лотнера странно заблестели глаза. Я видел его слёзы лишь раз: когда мы смотрели его чёртов любимый мультик. Он плакал из-за несуществующего чудовища и странной девицы, втюрившейся в него, но не пролил ни капли, когда нас толпой избили в подворотне. Слюнявил какой-то грязный платок, вытирал мне кровь с лица и во всю глотку матерился.

– Ты так любишь повторять, что мы – семья. – Я подошёл к кровати и нажал на кнопку вызова медсестры. Пусть уже поменяют ему повязку и посмотрят шов. Аккуратно сжал плечо друга, мысленно усмехнулся, глядя во всё ещё сомневающееся лицо. – Но ты забыл, что это утверждение работает в обе стороны. Ты тоже моя семья, Белль. И неужели ты думаешь, что я потребую твоего ареста?

– Ты же понимаешь, что Эмили жаждет сварить в котле всех виновных? Она чуть не бросилась на Виктора. Если отпустишь меня, она может тебя не простить, – он тихо проговорил то, о чём я боялся думать.

– Возможно. Но моё решение это не изменит.

Мы несколько секунд помолчали, каждый думая о своём.

– Она классная, – внезапно выдал Мейс.

– Ты это понял, пока обнимал её?

Лотнер отмахнулся, зная, что я совсем не всерьёз строил из себя ревнивца.

– Противная, но классная.

Как он чётко подобрал слова. Особенно первое.

– Вчера я был с ней груб.

А вот это мне совсем не понравилось, и, буравя взглядом осмелевшего Мейсона, я ждал объяснений.

– Я просто хотел привести её в чувство. Немного в своей манере, – коряво оправдывался друг. – Знай, что это было ради твоего блага.

– Ты такой хитрозадый жук, Белль. Везде выкрутишься.

– Почему тебя так рано выписывают?

Точно, жучара.

– Меня переводят в другую больницу. Под надзор, – и, уловив чужое недоумение, вытащил наружу правду: – Я убил Фостера, мне светит срок.

Мейс тревожно завозился на кровати.

– Какого хрена? Что произошло?!

Я надавил ему на плечо, вынуждая лежать смирно.

– Уймись. Превышение самообороны. Я найму адвоката, бабки есть, не зря я больше года избивал несчастных в Яме.

– Я сам займусь этим вопросом! – так ожидаемо заспорил он, пытаясь скинуть мою руку.

– Не в этот раз. – Я поправил ему одеяло, слыша приближающиеся шаги нерасторопной медсестры. – Ты уедешь, как мы и договорились. – И уже искренне, приправив голос любимым сарказмом, добавил: –  Чудовище расколдовано, Белль. Тебе больше не нужно меня спасать. Дай мне хоть один раз спасти тебя.

Глава 24.

Эмили.

Наградив хмурым взглядом спину полицейского, трущегося возле кофейного автомата, я смело толкнула дверь в палату чемпиона. Максвелл сидел на кровати, а молоденькая медсестра, что-то весело щебеча, меняла ему повязку.

Не сумев подавить всплеск раздражения, я показательно прокашлялась, чтобы привлечь к себе внимание. Флиртунья тут же умолкла и, завязав последний узел, выпрямилась в полный рост.

– Готово, мистер Уайт. – Низкорослая брюнетка обнажила все тридцать два зуба. – Старайтесь сохранять покой и меньше двигать рукой.

– Спасибо, Лейла.

Посмотрите-ка, какие мы любезные.

С уходом девушки в комнате образовалась тишина. Вся заготовленная мною речь вылетела в окно, и мне до зуда языка захотелось устроить допрос и выяснить, у скольких медсестёр он успел узнать имена. Вертлявые фразы выстроились в строй и ждали своей участи, а в глазах чемпиона с каждой секундой нарастала насмешка. Она откровенно бесила и ещё больше сбивала с мысли.