Он любил свою мать и всегда говорил ей об этом по телефону, но утверждал, что никогда не мог ей угодить, и изо всех сил старался не обижаться на все, что она говорила. Он признавался, что ему все еще было больно из-за того, что она не навещала его в тюрьме, и постоянно вспоминал это ее оскорбление, как будто трогал больной заусенец.

Арт почти ничего не говорил о своем отце, но Роуз видела, как сильно он тоскует по матери. Они договаривались о визите, но это никогда не случалось. Однажды вечером, после долгого телефонного разговора, он швырнул трубку и начал бормотать:

– Мама… она сказала… лучше бы я умер. Что мне не стоило рождаться.

Он вышел в ванную и захлопнул дверь.

– Арт, – позвала Роуз, – что я могу для тебя сделать?

– Просто уйди. Оставь меня в покое. – Она услышала рыдания.

Через некоторое время он объяснил, что мать разозлилась на него, когда он сказал, что собирается посетить Шоукросс-Корнерс, приехать на автобусе. Мать велела ему держаться подальше – на севере штата Нью-Йорк его никто не желает видеть.

Супруги обсудили ситуацию и решили пригласить родителей в Рочестер, расположенный в четырех часах езды по автостраде. Но Арт снова услышал отказ. На этот раз он швырнул трубку и вышел через парадную дверь. Роуз проверила и увидела, что велосипеда нет. Арт отсутствовал несколько часов, и она не осмелилась спросить, где он был.

Его мрачное настроение усиливалось с каждым звонком в Уотертаун. Роуз задавалась вопросом, как долго он сможет сдерживать в себе столько раздражения и ярости. Арт звонил матери, болтал о своей работе, рассказывал о салатах, о друзьях в «Данкин Донатс», обо всем, что случалось в его новой жизни, а после разговоров огрызался на Роуз по малейшему поводу или падал в кресло и тупо пялился в стену.

В такие дни он проводил большую часть свободного времени перед телевизором. То, что смотрел он, ее не интересовало. Обычно он делал одно-два замечания во время выпусков новостей, но всякий раз, когда там поднималась тема убийства, замолкал. Ему, похоже, нравились шоу с танцующими девушками, которое показывали по кабельному телевидению. Она не жаловалась, ведь это удерживало его дома. Если она мешала ему сосредоточиться, он мгновенно впадал в истерику, которая заканчивалась так же быстро, как и начиналась. Однажды он швырнул на пол цветочный горшок, а потом спокойно собрал осколки. Бросил сковородку в стену на кухне… и занялся готовкой. Он разбил посуду, лампу, несколько приборов. Когда Роуз спросила, в чем дело, он сказал:

– Роуз, ты хочешь, чтобы я бил тебя, или ты хочешь, чтобы я бил посуду?

Однажды он пришел в ярость из-за того, что у него три раза за день прохудилась шина.

– Бедняжка ты мой, – посочувствовала Роуз. – И что ты сделал?

– Выбросил этот чертов велосипед в реку.

– Как же ты добрался домой?

– Пошел по дороге и поймал такси.

Позже он приобрел велосипед на гаражной распродаже.

Однажды вечером Арт пришел домой и обнаружил, что она нарушила данное ему обещание, выпив немного вина. Он – как сам потом выразился – «вмазал ей пару раз».

Иногда создавалось впечатление, что он дрейфует в каком-то своем собственном пространстве. Он просыпался от кошмаров о Вьетнаме и однажды был так встревожен, что его вырвало в постели. Он быстро оделся и сказал ей, что уходит ненадолго, а она, проснувшись, обнаруживала, что его нет. Куда он отправлялся в три часа ночи? Она не осмелилась спросить его.

Во мне до сих пор сидит что-то после Вьетнама, и это что-то не дает мне покоя. Наверно, это плохо, потому что избавиться от этого пока не получается.

Мы с парнями поймали одну шлюху, засунули в нее пожарный шланг и включили воду. Она умерла почти сразу. Шея с головой отлетели от тела сантиметров на тридцать.

Другую проститутку привязали за ноги к двум согнутым деревцам. У нее во влагалище была бритва, и ее разрезало от задницы до подбородка. А потом деревца отпустили, и они разорвали ее пополам. Мы так и оставили ее висящей между деревьями…

Вьетнам в моей жизни остался незабываемым событием. Шлюхами там были девчонки от 9 до 15 лет. О чем тут говорить! Девочке, которая была у меня в Плейку, было 13 (ее звали Ки); той, что в Контуме, 24 (Лин), в Дакто – 11 (Фрогги). Все хорошие, чистые. Но были и совсем другие…

Помню, как однажды в Плейку маленькая девочка лет 6 набрела на группу солдат и подорвалась. В другой раз мы увидели маленькую толстушку в грязи. Она сидела и плакала, но с места не двигалась. Вокруг талии у нее была обмотана проволока, которая уходила под землю. Мы подходить не стали, обошли ее стороной. Потом накинули ей петлю под мышки и протянули добрые тридцать метров веревки между ней и джипом. Джип тронулся и потянул ее за собой. От взрыва осталась яма глубиной метров десять. А девчушке оторвало ногу.

Там много происходило такого, о чем никто нигде не сообщал. Бьюсь об заклад, если бы люди поговорили с кем-нибудь из тех, кто вернулся, они тогда, наверно, начали бы понимать больше. Есть много такого, что я не могу забыть. Вот лежу иногда и не сплю, а когда засыпаю, вижу сны. Тяжело!

…Может быть, то, что меня грызет изнутри, так это те две женщины, которых я убил, ну или помог им умереть. Вот я лежу, засыпаю, а просыпаюсь в слезах. Почему? Все эти годы я пытался забыть, но оно не отпускает. От нервов у меня и язвы появляются. Я в самом деле попал [неразборчиво] в лоб. Не вырубил, но крови было много. Он держал какую-то игрушку. А я подумал…

Та другая девушка в джунглях, которую я убил… отрубил ей голову и повесил на шест у ручья. Я схватил ее и разделал, как бычка, шеей вниз. Разрезал мачете посередине, разодрал, потом смыл кровь. Зачем? Я и сам хотел бы знать. Как будто оленя выпотрошил. Давно, в 1965 году, я работал на мясном рынке в Адамсе, штат Нью-Йорк, к югу от Уотертауна. Там и научился разделывать по девятнадцать коров и быков в день…

Думаю, единственное, что пострадало, это мой мозг, образ мыслей. Есть для этого такое слово – аберрация.

По мере того как кошмары Арта усиливались, пара начала ссориться из-за секса. Его телефонные перепалки с матерью продолжались, а потом он топал по квартире, колотил кулаками по стенам и в конце концов уходил пить кофе в «Данкин Донатс». Когда он возвращался, зачастую