Он подмигнул мне и удалился, осторожный гад, не сказал чё-нить типа: наш дом для вас открыт, приходите…

Есть такая форма приглашения, типа «приходите с таким-то», типа один ты нам на хрен не нужен, а этот даже с Иолантой не пригласил, то есть, сегодня была одноразовая акция. А вот Иоланта не просто приглашена, она может этот салон посещать без всякого приглашения. Правда, только в строго отведенные часы и дни, но это касается всех, я вот нет. Только при ком-то, да и то с позволения хозяев.

Ладно, мелькнула злая мысль, не очень-то и хотелось. Хотя, конечно, хотел, но именно не очень-то. Надо стать кем-то, чтобы не просто приглашали, а приглашали наперебой.

И не только в этот салон, а и в настоящие, где в самом деле родовая знать и могущественные люди.

В дальнем конце зала толпа взорвалась овациями. Там в центре окруженный восторженными женщинами, красиво разглагольствует красивый статный офицер в гусарском мундире, лицо задорное, в глазах веселый блеск, я услышал как он сказал громко:

— Tout hussard qui n’est pas mort à trente ans est un jean-foutre!

Ни фига себе мелькнула мысль, же сам Лассаль, а эта его фраза «Гусар, который не убит в тридцать лет, не гусар, а дрянь!» стала едва ли не девизом молодого офицерства. Сам он казался неуязвимым, пули рвали его одежду и всегда сбивали кивер, только в одном из сражений под ним убили шесть лошадей, он сражался во всех битвах Европы, но погибнуть удалось только в тридцать четыре года…

Я чуть не вздрогнул, как-то незаметно ко мне подошел господин в штатском мундире, но со звездой тайного советника, очень спокойный, но с очень внимательным взглядом.

— Андропов Юрий Владимирович, — произнес он негромко. — Не против, если присяду с вами?.. Что-то не по мне эти молодежные вечеринки… Вот подумалось, как это вам, молодому и сильному, помогать в начинаниях женщине?

Я сделал рукой отметающий жест.

— Взаимовыгодная сделка. Она оплатила покупку для меня всего снаряжения для похода.

Он улыбнулся.

— Но любой дворянин скорее застрелится, но не пойдет под управление женщине! К тому же она, простите за скверное слово, суфражистка.

Я сдвинул плечами.

— Не вижу ничего предосудительного в равенстве полов. Многие ему сочувствуют, а я вот решился на некий жест.

Он почти улыбнулся, такое было положение мимических мышц лица, но сказал тем же холодноватым голосом:

— Вы смелый юноша. Насколько я понял, вы очень облегчили бы себе жизнь, если бы чаще участвовали в совместных попойках курсантов… а вы даже ни разу не сходили с ними в бордели! Кстати, я в некотором роде надзираю за воинскими заведениями, потому о многом в курсе.

Я посмотрел с неудовольствием, какое кому дело, откинулся на спинку кресла и сказал со всей надменностью аристократа:

— Ну и надзирайте, но вам-то, любезный, какое дело до меня лично?

Он вроде бы наметил улыбку краешками губ, мне показалось, что такое движение лицевых мышц для него очень несвойственно.

— Никакого, — ответил он незамедлительно.

Я хотел было сказать, чтобы убирался, если всё понимает, но он тут же договорил:

— … как для человека.

Я поморщился.

— А вы кто? Нечеловек?

Он чуть наклонил голову.

— Все мы только заготовки для человеков. Редко из кого обществу и морали удается вытесать человека, остальные так и остаются недочеловеками и уходят во тьму.

Голос его звучал очень серьёзно, словно бы преподаватель философии начал разговор с другим преподавателем такой же дисциплины, я сразу же посерьёзнел, подобрался, посмотрел на него другими глазами.

— И что?

— Вам трудно, — констатировал он, — а будет ещё труднее. Но если вас окружение не сломит, подниметесь по социальной лестнице выше и выше, в то время как лучшие из ваших соучеников вряд ли поднимутся даже до статского советника.

Голос его звучал ровно, однако душа моя встрепенулась, впервые услышал такое словосочетание, как «социальная лестница», а он произносит так, словно в его окружении это уже устоявшиеся слова.

— На подъем по социальной лестнице, — сказал я, выделив эти слова, чтобы он понял, прекрасно понимаю значение, — влияют не только воздержание от пьянок и посещение борделей.

Он чуть наклонил голову, продолжая всматриваться в меня очень внимательными глазами.

— С учебой управляетесь прекрасно, — обронил он. — Как и с воинскими дисциплинами. Да-да, мне сие известно. Недостает так необходимых провинциалу связей, но это придет со временем.

— Возможно, — согласился я. — А вам что за интерес?

Вопрос в лоб, интеллигенты так себя не ведут, а аристократы лишь в случае, когда нарываются, но ни одна черточка на его лице не дрогнула, продолжал смотреть внимательно, потом сказал буднично:

— Как гражданину общества… мне желательно, чтобы в нём было как можно больше молодых людей, чьи сердца для чести живы, кто готов служить, а не искать дешевых удовольствий на каждом шагу.

Я изобразил небрежную улыбку.

— Это старческое брюзжание?

— Отчасти, — согласился он. — Но это в самом деле путь к вершинам власти и могущества.

Я сделал небрежный жест пальцами левой руки, раз уж правая занята бокалом с вином.

— Предпочту совмещать.

Он не улыбнулся, лицо всё так же вырезано из гранита, только в глазах как будто чуть промелькнула искра.

— Потому сидите с этим бокалом вина уже час? И не делаете попыток с кем-то знакомиться, завязывать связи… Уж не аскет ли вы, случайно? Кстати, очень разумное поведение. Это не салон, а одно название. Здесь нет ни достойных людей, ни чем-то интересных женщин. Думаю, вскоре встречу вас либо в салоне графини Бельской, либо у княгини Зинаиды Александровны Волконской, у них публика поинтереснее. Ненамного, но надо с чего-то начинать…

Он поднялся, чуть поклонился и ушел в глубину зала, очень быстро затерявшись среди ярко разодетых мужчин и женщин.

Я только сейчас ощутил, что сердце колотится, а ладони малость вспотели. Что это было? Я думал, что если и выделяюсь среди курсантов, то разве что неуклюжестью и деревенскостью, но люди постарше замечают во мне что-то поважнее.

Кто? Не похоже, что этот господин просто «гражданин общества» и действует по собственной инициативе. Что ж, некоторые мужчины и в постели чувствуют себя на службе.

И бойцами невидимого фронта.

Мимо прошла одна из близких подруг Глорианы, её верный адъютант, Анна Павлова, кивнула приветливо и даже стрельнула глазками, хотя тоже из о-о-очень знатного рода, но не кичится. Наверное, не перед кем, с детства окружают только все знатные и очень знатные: любящие родители, бабушки и дедушки, многочисленные родственники, друзья родителей,