Горчаков охнул, но тут же вызвал своего личного портного, с меня сняли все мерки, я сомневался, что успеют, но Горчаков пламенно заверил, что целая бригада поработает день и ночь, а к вечеру завтрашнего дня всё будет готово.

Сказать, что не волновался, будет полной брехней. Любой прием в высшем свете — грандиозный праздник, а чем ещё можно развлечь себя и друзей? К приему готовятся, шьются новые платья, покупаются другие серьги и ожерелья, придумываются новые замысловатые прически, всё обещает быть красочным, ярким и захватывающим, о чём долго можно пересказывать и смаковать подробности.

Толбухин и Равенсвуд старательно выспрашивали куда это я так вырядился, я многозначительно улыбался, пока всезнающий Толбухин не воскликнул:

— Колись, Вадбольский!.. Иначе не утерплю и расскажу.

— Ого, — сказал я, — уже знаешь?

— Об этом даже в газетах пишут! — выпалил он. — У княжны Глорианы званый вечер в честь её победного рейда в Щель Дьявола.

— Только её?

— Ну да, она же лидер! А команда это всего лишь команда. Но она тоже из женщин, так что это вообще женская победа суфражизма. Непонятно только, ты при чём?.. Ты им хвосты заносил на резких поворотах?

Я подумал, покачал головой.

— Резких не было. Знать всё делает медленно, степенно и рассудочно. Ладно, потом расскажу. Если уцелею на этом вечере.

Меня одного на прием отправлять не решились, в день приема у ворот Академии со стороны города ждал автомобиль, Иоланта уже в салоне на заднем сиденьи, приоткрыла дверь и крикнула сердито:

— Побыстрее, земноводное!

Я прибавил шаг, сказал с обидой:

— Какие-то слова знаете, ваша светлость, не совсем учтивые!

— Садись, — велела она, — у нас занятия одновременно закончились! Где пропадал сорок минут?

— Спешил со всех сорока ног, — заверил я. — Но у земноводных замедленный метаболизм.

Она наморщила нос.

— Это ругательство?

Я опустился на сиденье рядом с водителем, он принялся заводить мотор, тот заработал не сразу, долго скрипел, пыхтел и хрюкал наконец пыхнул дымком и понесся с бешеной скоростью в пятнадцать верст в час по всё равно тесным петербургским дорогам.

Я чувствовал на затылке изучающий взгляд Иоланты, сказал тоскливо:

— Да не тряситесь, ваше высочество. Буду в уголке, тихо-мирно, никому в рожу не дам, войну наглосаксам сегодня объявлять воздержусь… Может быть, даже дворец сегодня не спалю!

Она сказала обеспокоенно:

— Может сразу вернуться?

Глава 7

Как принято, на прием прибыли поздно вечером. Дворец освещен, как новогодняя елка, всё красиво и празднично, а едва выбрались из автомобиля, на ступеньках дворца так мощно грянул духовой оркестр, что я вздрогнул от неожиданности.

Иоланта счастливо улыбнулась.

— Это в нашу честь!

— Вашу, — ответил я и добавил почтительнейшим голосом, — ваше высочество.

Он взглянула с подозрением, но на мой выставленный локоть лишь взглянула и двинулась к ступенькам исполинской лестницы, гордая и величественная, чуть придерживая кончиками пальцем края роскошного платья, а я потащился сзади, как телохранитель и вообще грумошерп.

У входа встречала сама Глориана, хозяйка и распорядительница, улыбалась и всем гостям сообщала, чтоб заходили и чувствовали себя, как дома. Я подумал, что если вот зайду и сразу лягу на диван, не снимая туфлей, не вызовет ли недопонимания, а чё, я из Сибири, но решил не портить гулянку высокопоставленным особам своей демократией и элегантной раскованностью.

Этот светский прием не просто прием, а в честь группы женщин, свершивших поход в Щель Дьявола, так что сразу началось чествование, где выступали с речами осыпанные орденами толстые и сановитые мужчины, говорили часто и много богато одетые женщины, а я скромненько отошел взад и, подперши спиной колонну, а то упадёт, наблюдал издали за торжеством.

Гвоздем приема была, естественно, Глориана, первая женщина, что вошла в Проход, да ещё не просто её туда сводили знакомые аристократы, а она сама возглавила отряд и вернулась с трофеями, что демонстрируются тут же!

Герои, она сама с Сюзанной Дроссельмейер и Анной Павловой рассказывали и объясняли подробно, как снарядили саму экспедицию, как вошли, как сражались с монстрами, вот их головы смотрите все и признайте, что женщины способны не только рожать вам детей и готовить супы, но и встать рядом в труде и обороне!

Оркестр заиграл новый и очень непристойный и в ряде стран запрещённый к исполнению танец под названием «вальс». Всё-таки пробился с полулегальных вечеринок в залы для благородных. На балах ещё не исполняют, но вот так на уровне ниже танцуют во всю, наслаждаясь неслыханной свободой, когда не только держишь даму за кончики пальцев, но и обнимаешь за талию.

Мужчин на приеме много, но почти никто не решился пойти на поводу суфражисток.

Ко мне быстро подошла Сюзанна Дроссельмейер, непристойно блистательная в дорогом платье с множеством драгоценных камешков, высокой прической золотых волос и с неожиданно глубоким декольте, из которого выпячиваются половинки довольно крупных сисек.

Я как-то привычно воспринимал её чуть ли не как солдафона, а она оказалась всё-таки женщиной, пусть и холодной высокомерной стервой, такой же глыбой льда, как и Глориана.

— Вадбольский, — сказала она быстрым шепотом, — а ну быстро, приглашайте меня на танец!

Я посмотрел на неё с неудовольствием, но вдохнул и сказал:

— А надо?

— Надо!

Я вздохнул и сказал, поднимаясь:

— Ну чё, спляшем, что ли?

Она на мгновение нахмурилась и тут же ответила громко сладчайшим голосом:

— Какой вы настойчивый кавалер!.. Ну как я могу отказаться?

Я видел как в последний момент успела слово «баронет» заменить на нейтральное «кавалер», здесь все присутствующие мужчины — кавалеры, а баронет что-то на уровне коврика у двери, на котором вытирают ноги.

Танцует она, что удивительно, красиво и отточено, хотя и несколько механично, явно упражняется усердно, светские женщины должны блистать, а я, благодаря аугментированной технике, могу исполнить любой танец в совершенстве, хотя не лежит душа к такому странному занятию, достойному разве что в каком-то диком африканском племени.

Танцующих пар нет, для нас круг, оставленный для танцев, сделали ещё шире. Я подумал, что виной мой титул баронета, но нет, смотрят на филигранное исполнение.

Даже в сложных для новичков движениях па глиссад и па балансе Дроссельмейер смотрит со всё той же холодной отстраненностью и точно так же, не меняя выражения лица, перехватывает мою ладонь, что сползает с её гибкой талии, и с тем же невозмутимым видом водружает обратно.

Когда мы закончили, раздались аплодисменты. Мы с Дроссельмейер раскланялись, после чего она