Маргрьет бросила взгляд на фотографию, но тут же отвела его:

– Как я и говорила: нет. Я никогда не видела её раньше.

– Но вам наверняка попадалось на глаза это фото, – не отступал Сайвар. – Оно несколько недель мелькало во всех СМИ.

– Естественно, фото я видела, но никогда не встречалась с Марианной лично.

– Хекла и Тинна – подруги, верно?

– Да, они дружат. Но раньше их дружба ограничивалась теми выходными, что Хекла проводила у Сайюнн и Фаннара. С ними я неплохо знакома через наших дочерей, но настоящая мама Хеклы всегда была… ну, её будто и не было. Честно говоря, я даже не задумывалась о том, что у Хеклы есть другая мать помимо Сайюнн.

– Значит, вы вполне уверены? – поднажала на неё Эльма.

Со вздохом Маргрьет снова опустила глаза на фотографию. На этот раз она поразмышляла несколько мгновений, прежде чем ответить:

– Да. Я уверена.

– Вы, кстати, из одного города. Из Сандгерди, – продолжила Эльма. – Городок маленький, так что ваши пути наверняка пересекались.

– Подумать только, – отреагировала Маргрьет. – Но увы, не помню, чтобы я когда-то видела эту женщину. Но если мы обе из Сандгерди, то я, должно быть, всё-таки встречалась с ней, хотя никаких воспоминаний о ней у меня нет. Сколько, вы говорите, ей было лет?

– В этом году ей исполнился бы тридцать один год.

– А, ну тогда это всё объясняет. Она же на несколько лет младше меня, так что я, вероятно, не обращала на неё внимания. Мы уехали из Сандгерди, когда мне был двадцать один год, а значит, ей было сколько… пятнадцать?

Определить, говорит ли Маргрьет правду, по выражению её лица Эльма не могла. Марианне было всего пятнадцать лет, когда Маргрьет, предположительно, видела её в последний раз, и за прошедшие годы, Марианна, несомненно, сильно изменилась. Хотя жили они в маленьком населённом пункте, это не гарантировало, что они знакомы. Эльма и сама зачастую не могла вспомнить людей, с которыми вместе училась в школе, особенно тех, кто был помладше. Она не помнила ни их лиц, ни имён.

– Кстати, Марианна с родителями тоже покинули Сандгерди пятнадцать лет назад, – вмешался Сайвар, поскольку Эльма молчала. – В тот же год, когда родились ваши дочери. В тот же год, когда погиб её брат. Его звали Антон.

– Антон… – Маргрьет перевела взгляд с Сайвара на Эльму и обратно, а потом прикрыла рот рукой: – Она… Марианна была его сестрой?

Либо Маргрьет была отличной актрисой, либо она действительно не знала, о том, что Антон и Марианна – родственники.

– То есть с ним вы были знакомы?

– Знакома?.. Нет, так бы я не сказала, – Маргрьет поднялась и тихонько притворила дверь кухни. Усевшись снова, она прочистила горло:

– Много лет назад он пришёл на вечеринку в дом моей подруги. Я перебрала с алкоголем и отключилась. Не знаю, сколько я в таком состоянии пролежала, но, придя в чувство, я обнаружила его на себе. Это было… ужасно. Просто ужасно. Я стараюсь вспоминать об этом как можно реже. Знай я, что это его сестра…

– Это бы что-то изменило? В отношении Хеклы, я имею в виду.

Маргрьет призадумалась.

– Да нет, вряд ли.

– Семья Антона так и не поверила в эти обвинения, – осторожно произнесла Эльма. – Когда обо всей истории стало известно, его родственники были жутко возмущены и полагают, что именно последовавший скандал явился причиной самоубийства Антона.

На губах Маргрьет появилась презрительная улыбка:

– Ну да, вот в таком обществе мы и живём, не правда ли? Только потому, что я не нашла в себе сил выдвинуть обвинение и пройти через соответствующие судебные процедуры, меня заклеймили лгуньей. Говорили даже, что это я убила его. Никому и в голову не пришло, что он повесился, поскольку был виновен. Его мучила совесть. Семью его я, конечно, понимаю. Трудно поверить, что ваше чадо способно на такую гнусность. Но факт остаётся фактом, – сжав губы, Маргрьет смотрела в окно. – Значит, это она присылала письма?

– Какие письма?

– Несколько лет назад мне приходили письма с угрозами. Я предположила, что за этим стоит некто, связанный с Антоном.

– Вы сообщили о письмах в полицию?

– Сообщила. Так же как и о том, что меня столкнули с лестницы в одном ночном заведении в Рейкьявике. Полиция отнеслась к этому без должной серьёзности, списав всё на то, что я была пьяна. Удивительно: что бы ты ни сказала, воспринимается как выдумки, если ты пропустила пару бокалов. Тогда тебя считают просто… лгуньей, – она горько усмехнулась. – Простите, я… я так давно не вспоминала об этом. Я чем-то ещё могу вам помочь?

Эльма посмотрела на Сайвара, а потом перевела взгляд на Маргрьет:

– Нет. На данный момент нет.

Десять лет

На следующее утро я просыпаюсь на диване, одетая и с фотографией в рамке в руках. Ресницы слиплись от туши, и мне трудно открыть глаза. Я смутно помню, как выла навзрыд, свернувшись в клубок, как ребёнок. Я рыдала не из-за Хаплиди. Я рыдала по всему, что потеряла, и по тому, какой могла бы быть моя жизнь. Я рыдала по бабушке, по маленькой девочке с фотографии и по той, в кого она превратилась.

Поднимая голову с подушки, я замечаю на ней чёрную полосу. Выгляжу я, к гадалке не ходи, отвратно, с воспалёнными, покрасневшими глазами. Выражение лица моей дочери, которая входит в комнату, обо всём говорит без слов. Однако она не спрашивает, что случилось, только неуверенно глядит на меня, а потом идёт за коробкой с хлопьями для завтрака. Я сажусь за стол возле неё, размышляя, как мне ей всё объяснить. А она обязательно будет задавать вопросы. Она и без того интересуется, где Хаплиди, всякий раз, когда он к нам не приходит. Наконец я решаю сказать ей правду. Девочки должны быть готовы к будущему и к предательству, которое их там ждёт. Никого сия чаша не минует.

Пока я говорю, она пристально смотрит на меня и ест хлопья, пережёвывая их с закрытым ртом. Когда я заканчиваю, она молчит.

– Понимаешь, что я говорю? – спрашиваю я, не получив никакой реакции.

Она едва заметно кивает.

– Вот и хорошо. Потому что больше он сюда не придёт. Никогда, – я открываю окно и закуриваю. Я не курила уже много лет, но вчера купила пачку сигарет.

– Ты его ненавидишь?

– Ты о чём? – я выпускаю дым в окно и гляжу на неё.

– Ты ненавидишь Хаплиди?

– Да, – говорю я после секундной паузы. – Полагаю, что