Шрифт:
Закладка:
Мы встречаемся взглядами. Папа коротко кивает, потом меняет тему, говорит о работе, о погоде в Париже, предлагает подумать о поездке к нему в гости вместе с Броуди, пока он не уехал из Франции.
Когда бабуля возвращается за стол, она устраивается напротив папы и принимается слушать его рассказ об опере, на которую они с мамой сходили на минувшей неделе. Ба смеется и улыбается впопад, но я чувствую, что ее сильно ранит напряжение между ними. Тетя Соня живет в США, так что бабуля с дедулей редко с ней видятся, и едва ли она часто им звонит. Дедушка почти все время проводит в своем мире, так что бабуле наверняка очень одиноко. Неудивительно, что она так много со мной общается.
Мне хочется обнять ее, заверить, что все будет хорошо, но все-таки я внучка, и странно брать на себя родительскую роль по отношению к ба. Но я точно знаю одно: она сильная и справится с этим испытанием, как и со всеми теми, что остались в прошлом.
Ветер усиливается, проносится по столу, сметает стопку бумажных салфеток папе на колени. Он подскакивает, собирает их и ставит сверху стакан, чтобы больше не падали. А потом вдруг заглядывает ба в глаза.
– Миа поделилась со мной кое-какими подробностями твоего прошлого, в которые ты меня посвятить не удосужилась.
С трудом сдерживаю стон. Нельзя же так! Бабуля на миг приоткрыла мне свое болезненное прошлое, поделилась тем, что не рассказывала больше никому. Папины слова для нее – точно острая стрела, попавшая в главную болевую точку. Мне хочется кричать. Бабуля заливается краской.
Солнце резко ныряет за линию горизонта, и крыльцо окутывают сумерки. Жалею, что не захватила с собой кардиган, сейчас неплохо было бы набросить его на плечи. Тут раздается крик Броуди, малыш начинает ерзать и дергаться на своем коврике. Подскакиваю к нему, чтобы удостовериться, что он не замерз. Беру сыночка на руки, опускаюсь на кушетку позади стола, чтобы покормить ребенка, пытаясь при этом уловить обрывки беседы.
Бабуля повышает голос.
– Не хочу говорить об этом сегодня. Момент неподходящий.
– Да у тебя подходящих моментов вообще не бывает. Мы никогда не обсуждаем важные вещи, потому что ты вечно не хочешь. Так всегда было, сколько я себя помню. Пора бы мне привыкнуть, конечно.
Папа вскакивает, да так резко, что стул отлетает в дальний конец крыльца. Я встать не могу, поэтому подаю сигнал Бену кивком. Он неуклюже поднимается, явно не зная, что сказать, как помешать семейной драме.
Бабуля отступает от стола, вздернув подбородок.
– Думаю, мне уже пора. Бен, отвези нас с Гарри домой, пожалуйста.
Бен отодвигает от нее стул, протягивает руку:
– Конечно, бабуля.
Когда они с дедушкой уезжают, родители тоже заказывают такси. Я прошу их остаться, но они упрямо отказываются прислушаться к голосу разума.
– Да ладно тебе, пап. Ничего страшного не случилось, просто ты как-то слишком уж грубо с ней…
– Что? Хочешь сказать, это я виноват? Сама же все слышала! Она ничего со мной обсуждать не хочет. С тобой, значит, делится, но только не с родным сыном.
Прижимаю Броуди к плечу. Он громко срыгивает. Рассеянно глажу ребенка по спине, сдвинув брови.
– Да нет же. Мам, пожалуйста, скажи ему, что бабуля любит вас обоих. Зря я сегодня заговорила о прошлом. Это все я виновата.
Мама кладет руку мне на плечо. К тротуару подъезжает такси.
– Милая, ты ни в чем не виновата. У папы с бабушкой сложные отношения, вот и все. С этим ничего не поделаешь. Пускай сами разбираются.
Родители машут мне, машина отъезжает, я провожаю ее взглядом. Бен подходит ко мне, обнимает за плечи. Мы молча смотрим на улицу, залитую светом фонарей. Сердце щемит, и я не знаю, что делать дальше. Этот ужин был шансом на примирение. А в итоге стало еще хуже.
Звезды мерцают в небесной чернильной шири. Бен целует меня в макушку. Поворачиваюсь к нему, еле сдерживая слезы. В темноте глаза мужа, глубокие и полные любви, кажутся почти черными. Он прижимает меня к себе, и сразу становится тепло. Потом Бен пожимает плечами, склонив голову набок, и я понимаю его без слов. Он целует Броуди и меня, и мы вместе заходим в дом.
Глава 33
Август 1958 года
Гарри
Еще затемно его разбудил стук собственных зубов. Он едва мог пошевелиться, настолько тело одеревенело от холода. Гарри посильнее прижал колени к подбородку, что не так-то просто, когда ты долговязый нескладный подросток шестнадцати лет. За минувший год он каждый месяц прибавлял в росте по меньшей мере с дюйм – во всяком случае, ему так казалось, а измерить рост поточнее было нечем. Перед сном он накрывался поверх тонкого одеяла ворохом из всей одежды, что у него была, но это совсем не спасало от пронизывающего ветра, задувавшего в раскрытые окна. Холод легко просачивался под ткань, словно ее и не было.
Гарри высунул нос из-под одеяла. Оно хрустнуло, а кусочки льда, образовавшиеся под слоем шерсти и налипшие пареньку на рот и нос, отвалились. Тут можно было разве что вскочить поскорее: если медлить, станет только хуже. Гарри зажмурился, собрался с духом, перекинул ноги через край кровати. Спал он в одежде, так что теперь оставалось только натянуть обувь, пригладить волосы пальцами, и готово.
Гарри бегло взглянул на себя в треснутое зеркало над раковиной в ванной. Брюки слишком коротки, в тонком шерстяном свитере видны дыры, носки давно пора постирать (но запасных у него не было, так что расставаться с этими совсем не хотелось). Он еще раз прошелся ладонью по волосам, попытался расчесать их пальцами, но густая каштановая шевелюра, больше похожая на мочалку, нисколько не разгладилась. Гарри еще разок хмуро взглянул в зеркало, выбежал из корпуса и поспешил в сторону молочной фермы.
По дороге ему встретилось еще несколько старших мальчишек, которые тоже бежали из общежития на работу. Как хорошо, что у него есть обувь, подумал Гарри. Ребята помладше, которые еще не учились в школе Оринджа, ходили босиком, хотя земля уже насквозь промерзла, а на траве похрустывал тонкий лед. Тело еще не успело оттаять, приходилось обнимать себя на бегу и терпеть резкий ветер, от которого жгло щеки и нос, да так, что зубы скрипели. Над полями
