Возмущенная миссис Грегори смутилась.

– Значит, вы не пришли за ним снова? Я так рада! Я не хотела бы вам отказывать.

– Конечно, я пришла не за ним. Мы больше за ним не придем. Пожалуйста, не волнуйтесь.

Миссис Грегори вздохнула.

– Я боялась, что вы сочтете меня грубой и… совершенно невозможной, – призналась она. – Позвольте мне извиниться перед вами за мою дочь. Она очень устала и переволновалась. Я уверена, что она сама не сознавала своих слов. Ей стало стыдно, после того как вы ушли.

Билли подняла ладонь.

– Пожалуйста, не нужно, миссис Грегори, – попросила она.

– Но это мы виноваты в том, что вы пришли. Мы вас пригласили через мистера Харлоу, – поспешно сказала миссис Грегори. – Мистер Хеншоу – как его зовут? – был очень добр. Хорошо, что я могу сказать вам об этом. Большое ему спасибо и вам за ваше предложение, которое мы, конечно же, не можем принять, – худое лицо миссис Грегори покраснело.

Билли попыталась ее остановить, но пожилая леди продолжала. Судя по всему, она многое хотела сказать.

– Я надеюсь, мистер Хеншоу не слишком разочаровался из-за Лоустофта. Мы не хотим его продавать, пока это не станет совершенно необходимым, и теперь мы надеемся сохранить его.

– Конечно, – сочувственно пробормотала Билли.

– Понимаете, дочь знает, как я люблю этот чайник, и она уверена, что я не должна сдаваться. Она говорит, что нужно сохранить хотя бы его. Она, понимаете, никак не может смириться с нашими обстоятельствами, да это и понятно. Они очень изменились! – ее голос дрогнул.

– Конечно, – снова сказала Билли, но на этот раз в ее голосе были нетерпение и негодование, – если бы можно было хоть чем-то вам помочь!

– Спасибо, милая моя, но помочь нам нечем, – быстро возразила миссис Грегори, и Билли, глядя в ее гордые глаза, вдруг поняла, что Алиса унаследовала от матери многое. – Мы справимся, я уверена. У дочери появился еще один ученик. Она скоро придет домой и сама все расскажет.

Билли встала так поспешно, что это могло бы показаться невежливым.

– Правда? – спросила она. – Боюсь, мне пора идти, так что я не смогу с ней увидеться. Я могу оставить это здесь? – Она отколола от пальто букетик белых гвоздик. – Они завянут, а вы можете поставить их в воду.

По ее голосу никто бы не догадался, что гвоздики куплены менее получаса назад в цветочной лавке на Парк-стрит специально для того, чтобы миссис Грегори поставила их в воду.

– Какая красота! – выдохнула миссис Грегори, погружая лицо в цветы. Но не успела она поблагодарить гостью, как обнаружила, что осталась одна.

Глава XIX

Алиса Грегори

Рождество пришло и прошло, и наступил январь с его снегом и ледяным дождем. Праздники закончились, все успокоилось, и началась зимняя рутина.

Мисс Уинтроп продлила свой визит в Вашингтон до окончания праздников, но теперь она вернулась в Бостон и привезла с собой совершенно новую идею касательно своего портрета: идею, которая заставила ее отвергнуть все позы, костюмы и наброски, разработанные до этого времени, и заявить с обезоруживающей непосредственностью, что теперь она «готова начать по-настоящему».

Бертрам Хеншоу злился, но не мог ничего поделать. Разумеется, он хотел написать портрет мисс Маргарет Уинтроп, но писать портрет, когда натурщице ничего не нравится, – хуже, чем ничего. Если, конечно, он не хотел присоединить свою работу к череде неудачных портретов вместе с портретами кисти Андерсона и Фуллема – а этого он совершенно не хотел. Если же говорить о презренном металле, Дж. Г. Уинтроп самолично наведался к художнику и одной фразой удвоил изначальную сумму и выразил надежду, что Хеншоу сделает все, «что девочка хочет». Впрочем, потом старый финансист добавил еще пару фраз, которые вселили в сердце Бертрама решимость. Он понял, что именно этот портрет будет означать для сурового старика, как дорога изображенная на портрете девушка сердцу, которое считали каменным.

Разумеется, Бертраму Хеншоу ничего не оставалось, кроме как начать новый портрет. И он начал, хотя стоит признаться, что его терзали разные вопросы в связи с этим. Но не прошло и недели, как раздражение испарилось, и он снова стал художником, видящим, как его мысли обретают форму при помощи его же кисти.

– Все хорошо, – сказал он Билли как-то вечером, – я рад, что она передумала. Это будет лучшая вещь, которую я когда-либо написал. Ну мне так кажется по наброскам.

– Я так рада! – воскликнула Билли. – Так рада! – она повторила эти слова с таким неистовством, как будто пыталась убедить себя и Бертрама в чем-то, во что не верила вообще.

Но это была правда, по крайней мере, в этом Билли постоянно себя убеждала. Но сама необходимость этих убеждений показывала, насколько близка Билли к тому, чтобы ревновать к портрету Маргарет Уинтроп. Она стыдилась этого.

В эти дни Билли постоянно напоминала себе слова Кейт о Бертраме. О том, что он принадлежит в первую очередь искусству. Девушка смиренно думала, что, судя по всему, она не сможет быть художнику хорошей женой, если не оставит все эти мысли. И тогда Билли обратилась к музыке. Это оказалось несложно, поскольку помимо обычных концертов и оперы в ее распоряжении находилась оперетта, которую собирался дать ее клуб, и она снова занялась своей песней. Рождество миновало, мистер Аркрайт несколько раз наносил ей визиты. Он изменил некоторые слова, а она усовершенствовала мелодию. Работа над аккомпанементом двигалась своим чередом. Билли очень радовалась, когда музыка поглощала ее. Порой она забывала, что не может быть возлюбленной художника, потому что ревнует его даже к портретам.

В самом начале месяца пришла ожидаемая январская оттепель, и в сравнительно теплую пятницу дела привели Билли в район концертного зала около одиннадцати утра. Отпустив Джона вместе с автомобилем, она сказала, что пойдет к подруге, у которой и останется до самого концерта.

С этой подругой Билли познакомилась еще в школе. Та училась в консерватории и часто приглашала Билли пообедать в крошечной квартирке, которую она делила с тремя другими девушками и вдовой тетушкой, которая вела хозяйство. В эту самую пятницу Билли поняла, что между деловой встречей в одиннадцать и симфоническим концертом в половине третьего она как раз сможет принять это приглашение. Утром она задала этот вопрос по телефону, получила радостное согласие и обещала прибыть к подруге к двенадцати часам или даже раньше.

Дела отняли меньше времени, чем она думала, и