Так он и думал, пока не появился Аркрайт.

Слушая пение Билли, Бертрам уговаривал себя быть разумнее и мыслить здраво, убеждал себя, что Билли его любит. Разве она, по ее собственному заверению, поет эту песню не ему? Но это была песня Аркрайта. Он не мог об этом забыть, и от этой мысли ему делалось дурно. Да, он одержал верх над «холодными бездушными каракулями», но что будет, если музыка окажется существом из плоти и крови, красивым, приятным и обаятельным мужчиной, человеком, чьи мысли, цели и слова воплощают ту вещь, которую Билли, по ее собственным словам, любила сильнее всего – музыку?

Бертрам поежился, а Билли встала из-за пианино.

Лицо ее светилось.

– Тебе понравилось?

Бертрам очень старался, но в его состоянии даже ее радость только мучила, и он с трудом произнес несколько слов похвалы. Он заметил, что счастье во взгляде Билли сменилось тревогой и разочарованием, и возненавидел сам себя за ревность. Он постарался говорить как можно искреннее, но понял, что у него ничего не вышло, когда услышал ее грустное:

– Конечно, она еще не совсем готова. Потом станет намного лучше.

– Но она уже очень хороша, милая, правда! – торопливо возразил Бертрам.

– Я рада, что тебе понравилось, – прошептала Билли, но радость в ее взгляд так и не вернулась.

Глава XVIII

«Леденцы»

Короткие декабрьские дни после возвращения Бертрама из Нью-Йорка выдались очень хлопотными для всех. Да, мисс Уинтроп не было в городе, так что она не могла позировать для портрета, но ее отсутствие позволило Бертраму заняться другой работой, которую он в последнее время откладывал. И все же он находил время бывать в Гнезде, и влюбленные провели вместе немало мирных счастливых часов, ускользая от шума и суеты рождественских приготовлений.

Бертрам убеждал себя, что его ревность к Аркрайту беспочвенна. Билли редко упоминала этого человека, и за несколько дней всего раз заговорила о его визите. О песне она тоже не говорила, и Бертрам, к своему стыду, этому радовался.

Причина этого крылась в том, что Билли сказала Аркрайту, что она не сможет заняться песней до Рождества, и по ее голосу он сразу понял, что это относится не только к песне, но и к нему, так что он неохотно понял намек и держался подальше.

– Когда-нибудь я сам буду ее волновать, а не моя песня, – поклялся он себе, но Билли об этом не знала.

Все мысли Билли в эти дни заполняло Рождество – и немного Бертрам. Она столько всего хотела сделать!

– Милый, ты же знаешь, что я дарю всего лишь леденцы, – однажды сказала она Бертраму, возмутившемуся щедрости, с которой она тратила время и силы. – Я не делаю ничего серьезного.

– Серьезного! – фыркнул Бертрам.

– Это действительно совсем немного, особенно по сравнению с тем, что стоило бы сделать, – возразила Билли. – Понимаешь, в чем дело, милый, – тут она стала грустной, – в мире очень много людей, которых нельзя назвать по-настоящему бедными. У них есть хлеб, а иногда даже и мясо, и одежда. Но больше у них нет ничего. Книг, музыки, веселья, развлечений и других приправ к жизни, о которых они ничего не знают, но все же жаждут их.

– Но есть же церкви и всякие благотворительные общества с длинными названиями. Я думал, они для этого и созданы, – обиженно сказал Бертрам, с тревогой глядя в усталые глаза Билли.

– Но церкви и благотворительные общества никому не дают леденцов, – улыбнулась Билли, – и не должны вообще-то. Зато они помогают бедным мясом, углем и фланелевыми нижними юбками.

– Значит, это все просто леденцы: все эти книги, журналы, билеты на концерты и кружевные воротнички для мальчика-калеки, старой девы, вдовы и всех остальных, кто гостил в твоем доме прошлым летом?

Билли смутилась.

– Бертрам, как ты об этом всем узнал?

– А я ничего не знаю. Просто предположил и… «Честное слово! Я, кажется, разгадал ее», – усмехнулся Бертрам, нежно смотря на Билли. – Я полагаю, леди с чайником тоже досталась порция леденцов.

Билли вздернула подбородок.

– Я бы непременно это сделала, если бы узнала, какие леденцы она любит.

– А как насчет Алисы? Или, лучше сказать, леди Алисы?

Билли расслабилась.

– Да, – вздохнула она, – есть еще и леди Алиса. Но она же не сможет счесть рождественский подарок благотворительностью? Это же всего лишь леденцы!

– И ты действительно рискнешь что-нибудь ей отправить?

– Да, – призналась Билли, – я собираюсь туда на днях, утром…

– Ты собираешься туда? Не одна, надеюсь?

– Одна, а в чем дело?

– Милая, не надо. Уилл говорит, что это совершенно жуткое место.

– Оно действительно жуткое, если там жить. Там все дешевое, жалкое, захудалое. Но при этом там тихо и прилично. Бертрам, я же все понимаю, но я уверена, что если пожилая леди-калека и ее дочь могут там жить, то и со мной ничего не случится. Миссис Грегори – леди, по рождению и воспитанию, я в этом уверена. И тем ужаснее, что ей приходится жить в таком месте! Я уверена, что они видали и лучшие дни. Ее жалкие старые костыли, Бертрам, сделаны из красного дерева и отделаны серебром!

Бертрам тревожился.

– Я понимаю, милая, но если бы кто-нибудь пошел с тобой! Конечно, не Уилл и не я – не те обстоятельства, но есть же тетя Ханна… – он замолчал.

Билли хихикнула.

– Господи! Тете Ханне потребуется дюжина шалей для этого визита – если у нее хватит сил взобраться на такую высоту по лестнице.

– Да, пожалуй, – невольно улыбнулся Бертрам. – Но, может быть, ты возьмешь с собой Розу? – с надеждой спросил он.

– И что же обо мне подумает мисс Алиса? Что я посещаю бедняков в сопровождении служанки? – возмутилась Билли. – Честно говоря, Бертрам, я не думаю, что сама миссис Грегори потерпит подобное.

– Оставь Розу ждать в коридоре, – поспешно предложил Бертрам, и после еще нескольких реплик Билли согласилась.

Так что на следующее утро она выдвинулась в сторону узкой улочки в Вест-Энде в сопровождении Розы.

Оставив служанку на лестничной площадке, Билли постучала в дверь миссис Грегори. К ее облегчению, миссис Грегори сама открыла дверь.

– Ох! Доброе утро, – пробормотала очевидно смущенная леди. – Может быть, вы зайдете?

– Спасибо. Можно? Я на минуту, – улыбнулась Билли.

Войдя в комнату, Билли быстро огляделась. Никого, кроме них двоих, не было. Со вздохом радости девушка села на предложенный стул и заговорила.

– Я случайно проходила рядом, – торопливо сказала она, – и решила