Ее выражение лица и голос были непреклонны, так что Уильям Хеншоу со вздохом взял шляпу. По его лицу было видно, что он не знает, что сделать или сказать, и что он очень хочет что-нибудь сделать или сказать. Пока он колебался, вперед выступила Билли.

– Миссис Грегори, возможно, вы продадите чайник мне? Но немного подержите его у себя? У меня нет с собой ста долларов, но я немедленно их пришлю. Давайте поступим так?

Это были импульсивные и, конечно, глупые слова – если судить с точки зрения здравого смысла и логики, – но от Билли всегда ожидали чего-то подобного.

Должно быть, миссис Грегори поняла, чем вызвано это предложение, и на глазах у нее показались слезы.

– Милое дитя! – воскликнула она и взяла Билли за руку, одновременно отрицательно качая головой.

А вот ее дочь поступила по-другому. Алиса Грегори побагровела и гордо выпрямилась.

– Спасибо, – холодно сказала она, – но как бы нам ни были противны заплаты, мы предпочитаем их милостыне.

– Я совершенно не имела… вы не поняли… – испугалась Билли.

Вместо ответа Алиса Грегори распахнула дверь.

– Алиса, милая моя, – слабо взмолилась миссис Грегори.

– Пойдем, Билли. Хорошего вам дня, дамы, – решительно сказал Уильям Хеншоу.

Билли, погладив миссис Грегори по руке, ушла. Миновав четыре лестничных пролета и выйдя на тротуар, Уильям Хеншоу вздохнул.

– Господи! Билли, в следующий раз, когда я возьму тебя с собой на охоту, я выберу место поприличнее.

– Как же это ужасно, – сказала Билли.

– Ужасно! Это самая упрямая, неразумная, сварливая девица, которую я встречал в жизни! И мне не нужен ее старый фарфор, если она не хочет его продавать. Но она сама меня пригласила, а потом разговаривала со мной подобным образом, – ругался коллекционер, краснея. – Да, мне очень жаль бедную старушку. Я бы хотел заплатить ей сотню долларов, – это уже сказал не коллекционер, а человек.

– И я, – грустно поддакнула Билли, – но эта девушка очень странная.

Билли была озадачена. В первый раз в ее жизни кто-то с презрением отказался от предложенного ею «мороженого».

Глава XVII

Это всего лишь песня о любви, но…

Кейт с маленькой Кейт отбыли на Запад днем пятнадцатого декабря, а вечером того же дня вернулся из Нью-Йорка Бертрам.

Несмотря на всю суету, сопровождавшую эти события, Билли все же успела обдумать утренние события.

Неприглядная маленькая комната, обставленная бедной мебелью, и ее увечная хозяйка стояли перед взглядом Билли как живые. И так же ярок был в памяти горящий взгляд Алисы Грегори, распахнувшей перед ними двери.

– Понимаешь, – объясняла Билли Бертраму, пересказав ему утреннее приключение, – понимаешь, милый, меня никогда раньше не выставляли из дома.

– Полагаю, что нет, – негодующе ответил ее возлюбленный, – и совершенно уверен, что в дальнейшем этого тоже никогда не случится. Какая немыслимая дерзость! Но, милая моя, ты их больше никогда не увидишь, так что забудь об этом случае.

– Забыть! Бертрам, я не могу. И ты бы не смог, если бы сам видел это. И кроме того, я, разумеется, еще раз увижусь с ними.

У Бертрама отвалилась челюсть.

– Билли, ты же не хочешь сказать, что Уилл, или ты, или вы вдвоем еще раз попробуете купить этот несчастный чайник.

– Конечно нет! – покраснела Билли. – Дело не в чайнике, а в самой миссис Грегори. Милый, ты не представляешь, какие они бедные! Все их имущество такое старое и потертое, что один взгляд на него может разбить тебе сердце. Ковер весь покрыт штопками, а скатерть состоит из одних заплат. Это ужасно, Бертрам!

– Я понимаю, дорогая, но ты ведь не собираешься купить им новые ковры и скатерти?

Билли неожиданно рассмеялась.

– Мерси! – хихикнула она. – Только представь лицо мисс Алисы, если я попытаюсь купить им скатерти! Нет, милый, – продолжила она уже серьезнее, – этого я делать не стану, но я попытаюсь снова повидать миссис Грегори. И конечно же, я не могу принести ей ничего другого, кроме цветка, книги или свежего журнала.

– Или улыбки, и это будет самый лучший подарок, – вставил Бертрам.

Билли улыбнулась и покачала головой.

– Боюсь, Бертрам, для всех людей, кроме тебя, мои улыбки не представляют такой уж ценности.

– Очевидные факты не требуют доказательств, – возразил Бертрам, – а что еще произошло, пока меня не было?

Билли вдруг хлопнула в ладоши.

– Ой, я же не сказала! – воскликнула она. – Я пишу новую песню о любви. Слова написал Мэри Джейн, и они очень красивые.

Бертрам застыл.

– Правда? Что же, Мэри Джейн еще и поэт ко всему прочему? – спросил он с наигранной легкостью.

– Нет, – улыбнулась Билли, – но стихи очень хороши. И они как будто сами поют тебе мелодию. Так что я положила их на музыку.

– Повезло же Мэри Джейн! – пробормотал Бертрам, надеясь, что его голос звучит достаточно равнодушно. (Бертраму было стыдно за себя, но в глубине души он начинал догадываться о причинах глухого раздражения, поднимавшегося в нем при упоминании имени Аркрайта.)

– А что будет написано на титульном листе? Слова Мэри Джейн Аркрайт?

– Именно это я у него и спросила, – рассмеялась Билли, – я даже предложила вариант «Мафусаил Джон». Милый! – вдруг сказала она. – Я хочу, чтобы ты послушал, что уже получилось. Понимаешь, я все время пела ее, ну, тебе, – призналась она, очаровательно покраснев.

Бертрам Хеншоу провел десять не слишком приятных минут. Он не понимал, как песня может нравиться и казаться отвратительной в одно и то же время, но именно это и происходило. Слушать, как Билли произносит «моя любовь» с невероятной нежностью было неописуемо прекрасно – пока он не вспоминал, что эти слова написал Аркрайт, а значит… (даже в мыслях Бертрам не договаривал фразы, он не имел привычки ругаться). Когда он видел Билли за пианино, слышал ее пение и думал о том, что она пела эту песню ему целых три дня, на сердце у него теплело. Но когда он думал об Аркрайте, который сделал эту песню возможной, сердце его замирало от ужаса.

С самого начала Бертрам боялся музыки. Он не мог забыть однажды сказанные Билли слова: она никогда не полюбит мужчину так, как любит музыку, и никогда ни за кого не выйдет замуж. Поначалу так и было. Тогда он отнесся к этому с презрением и сказал что-то вроде: «Значит, музыка – холодные бездушные каракули на белой бумаге – мой единственный соперник?»

Еще он сказал, что собирается одержать верх. И это случилось, но лишь после многих недель страха, надежды и отчаяния, когда из-за ошибки Кейт Билли едва не стала женой Уильяма.