Любопытное выражение – или, если быть точнее, несколько выражений – возникло на лице миссис Грегори. Ужас, радость, тревога и облегчение боролись друг с другом. В конце концов победило облегчение, и все же она испуганно посмотрела на дверь, прежде чем заговорить.

– Лоустофт! Да, верно. Я так рада! Конечно, я рада. Сейчас его принесу, – голос ее дрогнул, когда она поднялась со стула.

Теперь на ее лице было написано отчаяние. Уильям немедленно встал.

– Но, мадам, возможно… не стоит, – неуверенно сказал он. – Билли! – вдруг воскликнул он совершенно другим голосом. – Господи! Какая красота!

Миссис Грегори открыла дверь маленького буфета, стоявшего рядом со стулом коллекционера. На одной из полок стоял очень красивый чайник кремового цвета, расписанный розами. Рядом стоял такой же поднос.

– Не могли бы вы взять его, пожалуйста, – попросила миссис Грегори. – Я не хочу… – объяснила она, подняв руку с костылем.

Уильям почти благоговейно дотронулся до чайника. Его глаза сияли.

– Билли, посмотри, какое чудо! И это настоящий лоустофт, настоящий мягкий фарфор! А подносик! Ты заметила? – он повернулся к полке. – Такое не каждый день встретишь! Обычно они попадаются по отдельности.

– Эти вещи хранятся в нашей семье несколько поколений, – с гордостью заметила миссис Грегори. – Полагаю, они в отличном состоянии.

– В идеальном! Еще бы!

– Они… ценные? – голос миссис Грегори дрогнул.

– Конечно! Да вы и сами это знаете!

– Мне говорили. Но для меня их главная ценность – память. Этот чайник, сэр, принадлежал моей матери, а до того – моей бабке.

Ее голос снова дрогнул. Уильям Хеншоу прочистил горло.

– Но, мэм, если вы не хотите его продавать… – он вдруг замолчал и жадными глазами посмотрел на чудесный фарфор.

Миссис Грегори почти всхлипнула.

– Я вынуждена это сделать. Мистер Харлоу говорит, что он очень ценный и его следует обратить в деньги, а нам нужны… деньги, – она быстро взглянула в сторону коридора и продолжила без паузы: – Я почти не могу работать. Я шью, – она кивнула на машинку у окна, – но у меня всего одна рабочая нога, а вторая… подламывается, – грустно закончила она.

Билли резко отвернулась, у нее в горле стоял ком. Она неожиданно страшно разозлилась и сама не поняла, на что: то ли на чайник, то ли на дядю Уильяма, который хотел чайник, то ли на то, что мог его не купить.

– Так что, сами понимаете, я очень хочу его продать, – сказала миссис Грегори. – Может быть, вы назовете мне цену? – с дрожью в голосе закончила она.

Глаза коллекционера вспыхнули. Он осторожно взял чайник и внимательно его изучил, потом вернулся к подносу и наконец заговорил:

– В моей коллекции есть только один столь же редкий экземпляр, – сказал он, – за него я заплатил сто долларов. Я был бы рад предложить вам столько же за этот, мэм.

Миссис Грегори дернулась.

– Сто долларов? Так много? – почти радостно воскликнула она. – За все остальное наше имущество столько не выручить… Ну, если он действительно столько стоит… – она вдруг замолчала. В коридоре послышались шаги. В следующее мгновение дверь распахнула молодая женщина лет двадцати трех или двадцати четырех.

– Мама, представляешь, я… – она осеклась, переводя испуганный взгляд с одного лица на другое, а потом увидела чайник в чужих руках. Выражение ее лица немедленно изменилось. Она закрыла за собой дверь и прошла в комнату.

– Мама, что это такое? Кто эти люди? – резко спросила она.

Билли задрала подбородок. Она испытывала чувство, которому не знала названия: Билли не привыкла, чтобы ее называли «этими людьми», да еще таким тоном. Уильям Хеншоу тоже поднял подбородок, потому что и он не привык к такому обращению.

– Моя фамилия Хеншоу, мисс… Грегори, полагаю? – тихо сказал он. – Меня направил сюда мистер Харлоу.

– По поводу чайника, милая, помнишь? – вставила миссис Грегори, с виноватым видом облизывая губы. – Этот джентльмен говорит, что будет рад его приобрести. Это… моя дочь Алиса, мистер Хеншоу, – торопливо сказала она, – и мисс…

– Нельсон, – закончил Уильям, когда она в затруднении посмотрела на Билли.

Лицо Алисы Грегори пошло красными пятнами. Не обращая внимания на гостей, она обратилась к матери.

– Да, но это больше не нужно. Я как раз хотела сказать, что нашла двух новых учеников, так что, – она повернулась к Уильяму, – благодарю за предложение, но мы решили не продавать чайник, – закончив, она отступила в сторону, как будто освобождая проход к двери.

Уильям Хеншоу сердито нахмурился, но его глаза, глаза коллекционера, с тоской смотрели на чайник. Не успел коллекционер – или Уильям – заговорить, миссис Грегори быстро возразила.

– Алиса, дорогая моя, – она чуть не плакала, – ты не позволила мне договорить. Мистер Хеншоу сказал, что чайник стоит сто долларов. Он даст нам сто долларов.

– Сто долларов, – повторила девушка.

Было видно, как она колеблется. Билли терзали смешанные чувства. Она видела, каким взглядом девушка обводит комнату, и понимала, что она видит каждое пятно, штопку и дыру.

Билли не знала, чего больше хочется ей самой – чтобы дядя Уильям купил чайник или чтобы не покупал. Она знала, что хотела бы, чтобы миссис Грегори получила сто долларов. В этом она не сомневалась. И тут заговорил дядя Уильям. В его голосе одновременно слышались понятное негодование человека, который полагает, что с ним обошлись несправедливо, и тоска коллекционера, от которого ускользает сокровище.

– Я прошу прощения, если мое предложение вас обидело, – твердо сказал он, – разумеется, я не должен был ничего предлагать, если миссис Грегори не уверена в своем желании продать чайник.

Алиса Грегори вздрогнула.

– Желании! – мрачно повторила она, очень рассердившись. Ее сине-голубые глаза горели презрением, а ее лицо залилось румянцем до корней волос. – Вы полагаете, что кто-то может хотеть продать свое главное сокровище, последнее напоминание о днях, когда жизнь была жизнью, а не существованием?

– Алиса, Алиса, милая, – возмутилась калека.

– Я ничего не могу сделать, – бушевала девушка, – я знаю, что ты думаешь о бабушкином чайнике. Я знаю, чего стоило решиться выставить его на продажу. А эти люди толкуют о твоем «желании» его продать. Возможно, они считают, что мы «желаем» жить в таком месте, что мы «желаем» стелить на пол протертые ковры и ставить сломанные стулья, и носить одежду из одних заплат!

– Алиса! – в ужасе воскликнула миссис Грегори.

Всплеснув руками, Алиса Грегори отступила на шаг. Ее лицо снова побелело.

– Я прошу прощения, – горько сказала она, – я не должна была говорить ничего подобного. Вы очень добры, мистер Хеншоу, но я не думаю, что мы станем