опустив голову, мои глаза изучают слишком знакомые трещины, которые расползаются по полу — следы когтей, которые навсегда оставляют шрамы на полу с тех пор, как меня впервые привели сюда. Время, когда я пыталась использовать все свои силы, чтобы дать отпор, ломая каждый ноготь, чувствуя острую агонию от того, что они ломаются от вкапывания их в землю, в то время как он тащил меня за ноги по полу.

Сейчас я не совершу этой ошибки.

Я чувствую присутствие Кэллоуэя, затаившегося в углу комнаты, отчего воздух с каждой секундой становится все более удушливым.

Мою голову дергают назад, и крепкая хватка за волосы посылает волну пронзительных уколов, словно миллион иголок вонзаются в кожу головы.

— Сейчас не хочется возражать? — Мой отец рычит, отчего у меня по спине пробегают мурашки. Я выдерживаю его взгляд, когда эти алые глаза врезаются в меня острыми иглами. Прокалывает мою душу только для того, чтобы вырвать ее и разорвать меня на части. Я вижу ликование в глубине его взгляда, смакующего каждую частичку моей души, которую он берет, чтобы терроризировать и уничтожать.

Он толкает мою голову обратно вниз, явно стремясь выполнить свое обещание. Звуки рвущейся ткани прорываются сквозь тишину, заставляя холодный воздух обжигать кожу на моей спине, когда он разрывает пополам заднюю часть моего платья. Разорванный холст выставлен на всеобщее обозрение, чтобы он изуродовал его еще больше.

Стук сапог по полу, когда Кэллоуэй подходит ко мне.

— Мне почти жаль своего сына, который вынужден спать с кем-то, кто под всем этим далек от красоты.

Кэллоуэй, возможно, не знает этого, но эти слова задевают постыдную часть меня, которая соглашается с ним, разбивая меня вдребезги, как вазу, раздавленную его походкой. Теперь я вижу носки его ботинок в футе перед собой, когда я опускаю голову, отказываясь позволить ему увидеть в моих глазах сломанные части меня.

Мрачный смех эхом разносится вокруг меня, когда мой отец подходит, чтобы выбрать свой метод мучения.

— О, Эйден может носить повязку на глазах, если ему это нужно. Это того стоит ради власти, которую это даст ему.

Мой разум переворачивается. Нет. Эйден не захотел бы быть со мной только ради власти, верно? Мой отец никогда бы не увидел меня на троне Асов, замужем я или нет, если бы его сердце больше не билось.

— Но эти метки — мой собственный шедевр, напоминание моей дочери никогда не забывать, кому она принадлежит.

Боль. Острый удар плети врезается в мой позвоночник меньше чем через вдох после того, как он заканчивает говорить. Я откидываю голову назад от неожиданного щелчка кнута, глотая крик, который хочет вырваться из моего горла. Резкий взгляд Кэллоуэя встречается с моим, когда я поднимаю голову. Даже несмотря на боль, я заставляю себя ухмыльнуться ему, просто чтобы отказаться от любого чувства победы, которое он может испытывать надо мной. Моя грудь тяжело вздымается, готовясь к следующему удару, нацеленному на меня.

— Ты вспомнишь, как разговаривать со мной, Эмма! С меня хватит твоей наглости в последнее время. — Голос моего отца взрывается глубоким удовольствием, когда снова раздается щелчок кнута.

Я прикусываю губу достаточно сильно, чтобы потекла кровь, металлический привкус пропитывает мой рот, отказываясь позволить ему испытать трепет, слыша мою агонию. Удар за ударом обрушивается на кожу на моей спине, разрезая и разрывая мою плоть на части. Я чувствую, как влага стекает по моему позвоночнику, непрерывный красный поток, и смотрю, как он скользит к сливному отверстию у моих ног.

Треск.

Треск.

Треск.

Комната появляется и исчезает вокруг меня, мое зрение становится нечетким. Мое тело близко к тому, чтобы сорваться с обрыва и нырнуть головой вперед в пустую бездну бессознательности. Я теряю счет ударам плетью. Я только хотела бы призвать свою тьму, впустить ее, чтобы она украла боль и заглушила меня с этого момента. Но я так слаба, что едва слышу их шепот. Мой отец хрюкает от силы своего следующего удара. Срез хлещет по уже открытым ранам, все глубже врезаясь в мое тело.

Моя спина чувствует себя так, словно кто-то поднес спичку к моей коже и облил ее бензином. Я чувствую, как мои конечности слабеют, мое тело начинает трястись. С каждым ударом мое тело оседает все сильнее, удерживаясь только за счет оков на запястьях, пока я беспомощно повисаю. Я чувствую, как цепи врезаются в мою кожу, когда мое тело насмешливо натягивает их.

Свист хлыста рассекает воздух, и последний срез вонзается в мою и без того окровавленную кожу, задевая до кости. Он бросает хлыст на пол, кровь разбрызгивается, когда он падает на землю, дождем алых капель. Кэллоуэй отступает назад, когда мой отец обходит меня и встает передо мной, грубо хватая мой подбородок своими перепачканными пальцами.

Его глаза полны удовлетворения.

— Ты сама навлекла это на себя.

Он плюет мне в лицо, и я абсолютно ничего не могу сделать, чтобы помешать этому.

Внезапно я снова оказываюсь в его кабинете, распростертая на полу в месиве из тюля и крови. Я испачкала порванное платье, которое носила, чтобы доставить ему удовольствие, но вместо этого оно прокляло меня, отправив в мой личный ад. Я приоткрываю глаза до щелочек, всматриваясь вверх, и вижу, как глаза моего отца возвращаются к нормальному состоянию, прежде чем чернота вокруг моего зрения поглощает меня целиком.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Эмма

Я просыпаюсь от мерзкого зловония личной темницы моего отца для меня. Это место, куда меня всегда помещают, когда мое тело сдается и меня засасывает во тьму. Я заперта в коробке.

Она больше обычного гроба, с железными прутьями, закрывающими крышку, достаточно высокая, чтобы я могла сидеть, сгорбившись, когда смогу. Я заперта в дальнем конце отцовского крыла дворца, в месте, куда никому не позволено соваться. Никакого света не существует, оставляя меня одну исцеляться в компании моих сводящих с ума мыслей.

Я не уверена, как долго я была в отключке, но когда я просыпаюсь, моя спина кажется липкой, и я остаюсь лежать на животе на мокрой деревянной поверхности. Я чувствую трещины на своих губах. Я слизываю их, надеясь, что это смягчит жжение. Глотать больно. У меня першит в горле, и я отчаянно хочу воды.

Рвота хочет излиться из меня, но я задерживаю дыхание, прежде чем проглотить ее обратно. Мое тело неудержимо трясется, чувствуя перегрев, в то время как по коже бегут мурашки. Жар. Мне всегда приходится молиться Богам, чтобы я не подхватила инфекцию, потому что