– Я буду тебя ждать, папа.

– Бегите, – Норман ответил сдавленно, его сердце, словно зажатое в металлических тисках, билось через раз.

Он проследил за тем, как они выбрались на задний двор и ушли в сторону берега. Этот путь не гарантировал им безопасности, но все-таки повстречать умалишенных жителей город шанс был небольшой. После того как фигуры людей превратились в точки, а затем исчезли, Норман вернулся к Джо, который держал оборону дома в гостиной, куда пытались прорваться спящие.

Ману не заходил в дом, он предоставил эту возможность марионеткам Баро. Когда он увидел Джо, в нем проснулось желание появиться и казнить его метким попаданием ножа в шею. Однако он сдержал свой порыв.

Джо стрелял метко, однако он не следил за тылом. Один из спящих подошел к нему со спины. Норман это видел и был готов выстрелить, как вдруг сердце с последним ударом, глухо отразившимся в голове, остановилось. Норман упал лицом вниз, оставив Джо без прикрытия. Спящий укусил его в шею, задев артерию. Джо ударил его прикладом винтовки. Стоило ему отвернуться, как на него набросились еще двое и впились в него зубами. Перед смертью Джо забрал с собой троих, но все же их было больше.

К тому моменту, когда оборона дома пала и Ману вошел через главный вход, Оливия в сопровождении горничной, дворецкого и сержанта покинула территорию особняка, держа путь в дом Норы.

Глава 7. 1

Что это? Я достиг своего конца? Мой путь оказался короче, чем я думал… И где я сейчас? Я уже покинул тело или все еще привязан к нему? Последние дни совсем истощили его. Но я ничего не чувствую, однако продолжаю мыслить. Я слышу свой голос, но как-то иначе, словно ощущаю всем телом, которого у меня нет, легкое дуновение ветра. И это приятно, не вызывает дискомфорта и боли. Я хочу открыть глаза, но как мне это сделать, если у меня их нет.

Вокруг меня тьма, может, мои глаза открыты, но я ничего не вижу, потому что ничего нет?..

Мое тело умерло, я его не чувствую, но я способен думать, а значит, у моего мозга осталось не так много времени. В моих силах увидеть последний сон, мое райское место, прежде чем мозг умрет вслед за телом.       

Я всегда любил море, спокойное, с небольшими волнами. М-м-м, так приятно ощущать его своими ногами. Приятно сидеть на песке, теплом от дневного солнца, и смотреть на всю картину в целом, не разбивая ее на детали.

Прекрасно, теперь я вижу, пусть этот образ хрупкий и ненадежный, он заставляет улыбаться. Я не чувствую лица, но знаю, что улыбаюсь.

Могу ли я слышать?

Да-а, теперь я думаю, что слышу море и слышу песок, шепчущий от ветра. Ветер я тоже слышу. И музыка, слабая, едва различимая, но все же она есть.

Если таков рай, я готов в нем поселиться.

Плач? Я не ослышался? Я слышал женский плач? Кто-то плачет над моим телом? Я прошу, пусть это будет не Оливия, на ее хрупкие детские плечи взвалился слишком тяжелый груз.

Колокол? Церковный колокол? Меня хоронят? Слишком быстро… или нет. Сколько я здесь? Мой мозг не смог бы так долго жить.

Я что-то чувствую, ожог… Мое бедро горит. Я чувствую ногу, огонь расползается по ней. Меня сжигают?

Нет. Мое тело обретает чувствительность. Жар захватывает его, подбираясь все выше. Я чувствую боль. Моя голова болит. Солнце слишком яркое, а песок слишком шумит. Я не могу убрать эту картину, но я могу зажмурить глаза.

КОЛОКОЛ.

Тупая боль в затылке сейчас разнесет мою голову. Мои легкие, они сдавлены, мой язык, он присох к небу. Мои мышцы, они дрожат. Я вновь ощущаю свое тело, и это ужасно. Надо открыть глаза.

КОЛОКОЛ.

Август вздрогнул на кровати и открыл глаза. Тусклый свет лампады, висящей над ним, слишком бил в глаза, отчего Август снова их закрыл. Он лежал, постепенно приходя в себя. Из его ноги торчал шприц, тот самый, что шел в комплекте с ампулами его плохо проверенного лекарства. Но если это было оно, то оно спасло ему жизнь.

Тело, вернувшее чувствительность, отзывалось болью. Август испытывал ужасные муки, пока его лекарство не добралось до нервной системы, успокаивая ее и притупляя боль и сознание.

Было трудно повернуть голову, можно было лишь водить вокруг себя глазами. Он лежал в небольшой комнате, старой землянке, и слышал шаги. В комнате он был не один.

У окна дальней стены, завешенного старыми тряпками, напуганный неожиданным пробуждением Августа, замер пухлый мужчина. Его тело казалось разбухшим, словно утопленник, только выловленный после недельного морского заточения.