Шрифт:
Закладка:
Путь домой обнадеживал, пусть и выглядело все это странно. Сейчас стоило расслабиться и побороть нарастающую головную боль, иначе позже будет гораздо хуже. Мысленно Август постарался перенести себя в свое место, но почему-то ему этого не удавалось. Пляж в его фантазиях пустовал. От усилий голова разболелась сильней, еще и сладкий запах, появившийся в воздухе, усугублял положение.
Букет нарциссов лежал на дорожной сумке Августа Моргана. Он не заметил его в первый раз, когда открыл глаза, но сейчас букет явно намекал на свое присутствие.
– Цветы, откуда они? – спросил Август.
– Ваша память заставляет меня переживать, – Джонатан посмотрел на цветы. – Вам вручила их Саманта, в память о чудном месте Литл Оушен, – дворецкий закончил предложение с улыбкой.
– Саманта?
Поезд сбавил ход. Они приближались к промежуточной станции, на что указывали фонари вдалеке.
Дверь в купе открылась, впуская из темного пространства проводника поезда. Он был таким невероятно высоким человеком, что ему пришлось согнуться пополам, чтобы попасть внутрь. Если бы их поставили для сравнения рядом с Августом, то доктор доставал бы лишь до его пояса. Он не был большим, только неестественно вытянутым, с длинными худыми конечностями, обтянутыми старой формой.
Август смотрел на него с удивлением, опасности он не вызывал.
Проводник вошел, оставшись в согнутом положении так, что ему пришлось собой закрыть весь потолок и нависнуть над пассажирами. Сперва он повернулся к дворецкому и тихим басом обратился к нему:
– Вы звали?
– Да, милейший, мы бы желали выпить чаю.
Проводник повернулся к Августу и приблизил лицо, которое скрывали тени.
– Что-то еще?
Августу пришлось вжаться в кресло, чтобы не вдыхать отвратительный запах изо рта. Пахло стухшим мясом. От такого у всякого пропадет аппетит и даже чай вряд ли будет к месту.
Состав приближался к станции. Фонарный свет проникал в каждый вагон, поочередно освещая пустующие купе. Один из лучей добрался и до купе, в котором находился Август, и пробежался по лицу проводника, на мгновение превратив его в подобие фонаря из тыквы. Часть света провалилась в дырки на лице, следы жизнедеятельности личинок, и осветил череп изнутри.
Этого оказалось достаточно для того, чтобы Август увидел истинное лицо проводника – лицо трупа, почившего годы назад. Джонатан Гейл тоже изменился, попав в диск света, в этот момент он оказался скелетом, на котором небрежно висела старая одежда дворецкого. Когда свет ушел, вернулись привычные образы.
«Снова сон…», – осознал Август, и все прекратилось. Нет, вагон, в котором он ехал, по-прежнему существовал, как и его спутники: темная сущность, сбросившая личину дворецкого, и огроменный проводник, закрывающий своим телом большую часть купе. Остались и цветы, источающие ядовитый мертвецкий запах. Пропало лишь окружение за окном, не было фонарей, дарящих спасительный свет, исчезли рельсы со шпалами, на которых колеса состава отбивали мирный звук. Вагон оказался в пустоте.
До слуха Августа долетел плач, сложно было разобрать, принадлежал он девочке либо взрослой девушке. Но однозначно он был женским. Август нерешительно встал и постарался выйти из купе, чтобы не потревожить своих компаньонов. Тень мирно глядела в окно, за которым ничего не было, а проводник спокойно проводил Августа взглядом. Дефицит света вновь накинул на них привычный человеческий образ, но теперь было известно, что под ним скрывалось.
Выйдя в коридор, Август посмотрел туда, откуда, по его мнению, исходил плач. Где-то в дальнем углу противоположной стороны вагона, обрамленная легким светом, плакала Оливия. Она свернулась калачиком и тихо звала Августа. Пространство искажало ее голос, раскладывая его на десятки звуковых волн, совершенно не синхронно долетающих до его ушей. Август сделал шаг в ее сторону. Длинная рука проводника схватила его за локоть.
– Вам не стоит идти к ней, – сказала тень, появившись за спиной.
– Мне нужно ей помочь! – неуверенно ответил Август.
– Помогите! – закричала Оливия.
Август дернулся к ней, но вторая рука проводника сковала его ноги.
Девочка постепенно отдалялась, превращаясь в маленькую точку света.
– Оливия, – произнес Август, но слова вряд ли долетели даже до середины вагона.
Руки проводника оплели его тело, лишая всякой возможности к движению. Все слабые попытки освободиться никакого результата не имели. На другом конце вагона в помощи нуждалась маленькая девочка, пусть она и была сном, что- то внутри не давало покоя. С каждой новой попыткой освободиться тело стремительно теряло силы.
Проводник навис всем телом над Августом, подобно руке кукловода, обвив его своими конечностями, и постепенно стал отдаляться в темноту, за которой уже не существовало стены вагона. Там была лишь тьма, куда медленно затягивало Августа. Последняя попытка броситься на крик девочки заставила сжать тиски на его теле так, что затрещали кости и свело дыхания. Август понимал, что уже не властен над своим безжизненным телом.
– Поверь, Август, тебе это не нужно, – сказала ему тень, его собственная, похожая на бесформенную кляксу тень, – твоих сил здесь недостаточно, у тебя нет и шанса.
– Но девочка, она может погибнуть, я обещал…
– Разве это важнее твоей жизни? Я забочусь о тебе…
Никогда еще сон так сильно не влиял на него. Наравне со страхом его поглощала безнадежность, вызванная его положением. Его тело больше ему не принадлежало, он оказался собственным подопытным в руках психически нездорового человека, который явно не знал ничего про соблюдение дозировки. Его разум попал в ловушку странной болезни, взявшей Литл Оушен в свои сети и доводящей жителей до самоубийства.
Самоубийство.
Сейчас эта мысль не казалась такой уж плохой. Она выглядела как путь наверх, к солнцу, которого так не хватало в этом краю, по которому за несколько дней Август успел соскучиться, хотя никогда особо его не любил. Она выглядела как спасательная шлюпка на тонущем корабле и обещала безмолвное и спокойное возвращение к родным. Он снова может оказаться на том берегу.
Принадлежат ли ему эти мысли или тень нашептывает их, чтобы он лишь думал, что они его собственные. Я бы никогда так не поступил – змеиный шепот прозвучал за его спиной, то говорила тень, а значит, мысли были его собственные.
Но что, если берег будет пуст? Или кошмар никогда не кончится. Но он может привыкнуть, просто принять все.
Принять все
Август Морган уже не выглядел молодым, подающим надежды доктором. Он походил на тряпичную куклу с совершенно пустым взглядом, которым на прощание одарил Оливию. Ее лицо оказалось