У окна дальней стены, завешенного старыми тряпками, напуганный неожиданным пробуждением Августа, замер пухлый мужчина. Его тело казалось разбухшим, словно утопленник, только выловленный после недельного морского заточения.

Все части его тела – плечи, руки, кисти, стопы, голова – были крупными. Голова была особенно большой, оттого так нелепо выглядело маленькое, совсем детское лицо. Глаза пробивались из-под нескольких складок век. Один глаз суетливо бегал по кровати, на которой тяжело дышал гость, второй глаз навечно устремился вверх. Маленький рот скривился в подобии улыбки, оголяя редкие детские зубки на большой взрослой десне. От нетерпения и тревоги он теребил своими толстенькими пальчиками мочки своих ушей. Сделав шаг в сторону Августа, он нелепо засмеялся, подобно клокочущему индюку.

– Мамичка, погляди, мы его вылечили, твой Пити, как настоящий доктор, уколол его, и он ожил, – Пити говорил весело, как ребенок-проказник, хвастающийся сверстникам о новой проделке.

Он родился переношенным, причинив немалую боль своей матери. В один из дней, когда десятый месяц подходил к концу, она чихнула, и он просто вывалился, безобразный и скукоженный. Его мать благодарила бога за то, что это создание не убило ее во время родов и благополучно покинуло ее тело. Ребенка она любила, даже слишком, чрезмерно опекая его. Она никогда не оставляла мальчика наедине с самим собой. Однако эта любовь была жестокой и фанатичной, не такой, какой живут мать и дитя.

Имя Пити вряд ли было настоящим. Лет с пяти мальчик помнил, что именно так к нему обращались. Его имя служило призывом к действию в зависимости от ситуации и интонации его матери. Если он был вне дома и слышал его, то стоило вернуться, если пахло вареными потрохами и звучало имя, то время обедать. А если он улавливал злость в голосе, то следовало прекратить душить животное. Не всегда, правда, мать успевала вовремя.

Любознательность и фонтан энергии были основополагающими материями мальчика. Если бы не кислородная недостаточность в утробе его матери, повлекшая за собой большие проблемы в развитии, то Пити однозначно со всем присущим ему рвением стал бы выдающейся личностью из мира медицины. Иначе как объяснить его сильный интерес ко внутреннему содержанию всего зверья в округе.

А какое восхищение вызвал доктор, который периодически посещал его и колол его металлическими иглами, после которых он засыпал и просыпался переполненным жизненной силой.

В двадцать шесть лет, когда одна сторона тела перестала верно выполнять его желания, Пити похоронил свою мечту на несколько лет, пока не открыл саквояж Августа Моргана. Это был знак.

Он подошел и погладил Августа по голове. Его ладошки были влажные.

– Не бойся, дружочек, все будет хорошо, – последнюю часть фразы он пропел.

– Воды, – тихо прохрипел Август, его рот высох. Воздух, который он вдохнул для того, чтобы произнести это слово, влетел и обжог сухие связки.

Пити не услышал его или сделал вид. Он развернулся и отошел от него к столу, за которым сидела женщина. Она сидела и не шевелилась. Август видел ее смутно, на глазах была пелена, но сил поднять руку и убрать ее не было.

Землянка, в которой он оказался, переживала не лучшие свои годы. Из щелей на крыше бежала вода, стены покосились, дверь трещала под напором ветра, пол прогибался под каждым шагом тучного хозяина.

– Мамичка, пусть дружочек поживет у нас, после того как Дутси пропал, мне совсем одиноко.

Пити подошел к кухонному шкафу и достал оттуда чугунок с чем-то, похожим на закисшее молоко. Он наполнил тарелку, утопив в ней свой большой палец, понюхал содержимое и улыбнулся.

Август не видел, что Пити делает, но надеялся на то, что он нальет ему воды. Но миска с тухлой похлебкой оказалась предназначена не ему.

– Мамичка, я покормлю Бутси после того, как Дутси пропал, она то и дело скулит.

Пити скрылся за низенькой дверью в стене.

Скулит. Август представил истощенную собаку и тут же понял, откуда в его мысли прокрался женский плач. Воспаленный мозг спутал его с собачьим скулежом.

Здоровяк с детским лицом ушел, у Августа появился шанс убежать из этого странного места. Чувства опасности его спаситель не вызывал, быть ему благодарным или нет, Август еще не решил, потому что не понимал, радоваться ли тому, что он вернулся к жизни, однако его чудаковатость была слишком явной.

Преодолев боль в мышцах, Август спустил ноги с кровати и поставил их на пол. Следом он поднялся, отчего затылок разболелся, и голова закружилась. Силы стремительно покидали его. Жажда никуда не делась. Боясь потерять время, Август маленькими шагами двинулся в сторону двери. Пройдя немного, он вспомнил про женщину за столом, и по спине пробежал холодок. Она могла закричать или позвать своего сына.

Август сделал еще шаг, но уже в ее сторону, сложив руки на груди, словно собирался обратиться к Богу.

– Прошу вас, мисс, позвольте мне уйти, – надрывая сухие связки, прохрипел Август.

Она молчала.

Август сделал еще шаг в ее сторону, но та даже не пошевелилась. Подойдя ближе, так, чтобы взгляд мог различить лицо, Август увидел, что женщина мертва. И судя по натянутой коже, похожей на воск, она мертва давно. Увиденное его не шокировало, однако поселило тревожные мысли по поводу ее сына.

Тело плохо реагировало на просьбы мозга. Картинка начала расплываться. Голова кружилась. В воздухе замелькали огоньки. Август застыл на месте и старался понять, что с ним происходит, пока не заметил свою сумку, а рядом жестяную коробочку с бутыльками своего лекарства и металлическими шприцами.

Он вколол мне мое же лекарство, подумал Август, и словно пузырь лопнул в голове. Голова налилась свинцом, нос, губы, десна одолел дикий зуд, с которым никак не удавалось справиться. Август старался через плохое освещение разглядеть дверь, но все окружение потеряло объем, стало подобно наспех нарисованной начинающим художником картине. Август сделал шаг и не ощутил прикосновения пола. К этому моменту он полностью потерял чувствительность, ему казалось, что его сущность парит, не обремененная оковами тела. Так на него действовала его собственная настойка.

Несмотря на странные ощущения, Август своей затеи выбраться не бросил. Не до конца понимая, идут ли ноги, он шел к стене, где, как ему казалось, была дверь. Должна быть.

В какой-то момент сквозь туманное сознание он почувствовал капли прохладного дождя на своей макушке. Август