Шрифт:
Закладка:
«Пройдут годы, и лучший ученик Грозного Иосиф Сталин добьётся того, что власть будет восприниматься через тюрьмы и колючую проволоку гулагов, а народ станет сборищем рабов. Проявление этого самого рабства и по сей день звучит в речах тех, кто совершенно искренне восхищается тем, что Грозный пролил крови меньше, чем какой-нибудь Вильгельм Рыжий (хотя никто этим не восхищается. – С.К.) в Англии. Давно уже пора понять, что жизнь человека священна, и никаким грозным, лениным и сталиным не дано право отнимать её.
Конечно, и в Англии, и во Франции её (их?. – С.К.) правители проливали кровь. Но в отличие от России та же политика огораживания земель в Англии, когда крестьян сгоняли с принадлежавших им земель (и они массово умирали с голоду. – С.К.), была болезнью роста.
Да, в одну Варфоломеевскую ночь во Франции погибло больше людей, чем за всё правление Ивана Грозного. Но Варфоломеевская ночь была результатом столкновения идей (ого! – С.К.), в борьбе которых принимала участие вся страна, в то время как избиение земли Русской Грозным происходило по воле одного человека».
Речь – о человеке и эпохе, которых отделяют от ушаковых более четырёх столетий, но сколько в вышеприведённой цитате злободневной злости, сколько зоологической ненависти, слепого неприятия, отрицания, патологического нежелания и неумения понять…
Почему так?
И откуда это?
Да как раз оттуда же, откуда пришло решение не изображать царя Ивана на памятнике «1000-летие России». Либералы всегда и везде ненавидели и ненавидят патриотов, а уж на Руси – и тем более. От Курбского к сановникам Александра II и самому Александру II, от них – к академику Лихачёву и Иудовичу Парнову, а от них – к уже современным ушаковым, носыревым et cetera… Такова эстафета ненависти тех, кто любил и любит себя в России, а не Россию в себе.
В книге о великом патриоте России царе Иване Грозном не сказать о подобных инсинуациях нельзя, ибо либералы, «креативные» «историки» и т.д. лгут не только о Грозном, но вообще обо всём и всех, начиная от Ярослава Мудрого и Александра Невского и заканчивая Лениным и Сталиным.
Великую когорту выдающихся деятелей России в глазах общества пытаются представить бандой, только и думавшей о том, как бы побольше залить Россию кровью.
Глава 22
«Дело Шлитте» – «момент истины» для Европы
Закончить же рассказ об эпохе Ивана IV Васильевича и о нём самом следует, пожалуй, историей Ганса Шлитте. Уже было сказано, что Ливонская война велась царём Иваном не только за выход к Балтике, но и за выход к европейскому просвещению, за возможность нестеснённого цивилизационного обмена с Европой. «Дело Шлитте» иллюстрирует этот общий тезис настолько убедительно и ярко, что диву даёшься, как факт, который должен сообщаться уже в школе в ходе преподавания начального курса истории России, отсутствует даже в энциклопедиях. Не нашлось ему места и почти во всей литературе об эпохе Ивана Грозного.
А ведь в свете «дела Шлитте» не остаётся и тени от провокационно сконструированного образа Ивана Грозного как ксенофоба, с порога не приемлющего иностранцев и иностранное знание. Не получается встроить «дело Шлитте» и в концепцию европейского неприятия Грозного как якобы «тирана» и «пугала» – казус с миссией Шлитте относится к самому началу реального царствования Ивана, когда ему исполнилось всего 17 лет. Вдумчивые историки справедливо считают «дело Шлитте», а точнее – его завершение в 1557 году, одной из причин Ливонской войны. Но более того: феномен «дела Шлитте» следует рассматривать как ключевой, в некотором смысле, момент всего зрелого царствования Ивана Грозного!
В главе III тома VIII «Истории государства Российского» Карамзина о Шлитте сообщается так (жирный шрифт мой. – С.К.):
«К… великим намерениям Иоанна принадлежит и замысел его обогатить Россию плодами искусств чужеземных. Саксонец Шлитт в 1547 году был в Москве, выучился языку нашему, имел доступ к царю (которого изображают ксенофобом. – С.К.) и говорил с ним об успехах художеств, наук в Германии, неизвестных россиянам. Иоанн слушал, расспрашивал его с любопытством и предложил ему ехать от нас посланником в Немецкую землю, чтобы вывезти оттуда в Москву не только ремесленников, художников, лекарей, аптекарей, типографщиков, но и людей искусных в древних и новых языках – даже феологов (теологов, богословов. – С.К.)!..»
На время прервав цитату, прибавлю, что, по документам датского Государственного архива о миссии Ганса Шлитте, царь поручил Шлитте выписать в Москву:
«мастеров и докторов, которые умеют ходить за больными и лечить их, книжных людей, понимающих латинскую и немецкую грамоту, мастеров, умеющих изготовлять броню и панцири, горных мастеров, знающих методы обработки золотой, серебряной, оловянной и свинцовой руды, людей, которые умеют находить в воде жемчуг и драгоценные камни, золотых дел мастеров, ружейного мастера, мастера по отливке колоколов, строительных мастеров, умеющих возводить каменные и деревянные города, замки и церкви, полевых врачей, умеющих лечить свежие раны и сведущих в лекарствах, людей, умеющих привести воду в замок, и бумажных мастеров».
Перечень, говорящий сам за себя! По словам же Карамзина:
«Шлитт охотно взялся услужить тем государю и России; нашёл императора Карла V в Аугсбурге, на сейме, вручил ему Иоанновы письма о своём деле. Император хотел знать мнение сейма: долго рассуждали и согласились исполнить желание царя, но с условием, чтобы Шлитт именем Иоанновым обязался клятвенно не выпускать учёных и художников из России в Турцию и вообще не употреблять их способностей ко вреду Немецкой империи…»
Пожалуй, здесь надо пояснить, что согласие верхов «Священной Римской империи» объяснялось, скорее всего, тем, что Россию тогда ещё не рассматривали как очень уж серьёзную угрозу в реальном масштабе времени – речь ведь о временах, когда юный Иван лишь сел на отчий стол и ещё не был «царём Казанским и царём Астраханским», а также и «всей Сибирской земли повелителем»… Поэтому, как сообщает далее Карамзин:
«…Карл V дал нашему посланнику грамоту с дозволением искать в Германии людей, годных для службы царя; а Шлитт набрал более ста двадцати человек и готовился плыть с ними из Любека в Ливонию…»
Собственно, Шлитте завербовал даже большее число специалистов – более 300 человек, среди которых помимо мастеров и ремесленников было 4 теолога, 4 медика, 2 юриста, 4 аптекаря и 5 толмачей (переводчиков). Специалисты должны были добираться до Москвы
