Шрифт:
Закладка:
Иван требует от Калашникова ответа: «Вольной волею или нехотя» тот убил его «верного слугу», «лучшего бойца Кирибеевича»? Калашников отвечает, что убил опричника намеренно, но, блюдя честь жены, не называет причину и заявляет царю:
«А за что про что – не скажу тебе,
Скажу только Богу единому.
Прикажи меня казнить – и на плаху несть
Мне головушку повинную;
Не оставь лишь малых детушек,
Не оставь молодую вдову
Да двух братьев моих своей милостью…
И Иван отвечает:
«Хорошо тебе, детинушка,
Удалой боец, сын купеческий,
Что ответ держал ты по совести.
Молодую жену и сирот твоих
Из казны моей я пожалую,
Твоим братьям велю от сего же дня
По всему царству русскому широкому
Торговать безданно, беспошлинно…»
Самого же Калашникова публично казнят.
Лермонтов показывает столкновение двух сильных характеров, за каждым из которых своя правда и каждый по-своему благороден. Молодой купец готов за личную честь и честь жены платить жизнью, а царь готов казнить или миловать по справедливости.
«Песня…» Лермонтова – не историческая монография, однако человеческую и историческую суть царя Ивана Грозного поэт Михаил Лермонтов – как великий знаток человеческих душ, уловил точнее, чем многие авторы многих академических трудов.
В реальном масштабе исторического времени – в начале XVII века, интересную оценку Ивана оставил князь Иван Михайлович Катырев-Ростовский (? – ум. в 1641 г.). Единственный сын ивановского боярина и воеводы князя Михаила Петровича Катырева-Ростовского (? – ум. в 1606 г.), он был и внучатым племянником ещё одного ивановского боярина и воеводы князя Андрея Ивановича Катырева-Ростовского, казнённого Грозным в 1567 году по подозрению в заговоре.
Иван Катырев-Ростовский если и застал эпоху Ивана IV, то – мальчиком, но он, безусловно, много был наслышан о ней и о царе от отца. Старший Катырев-Ростовский царя недолюбливал по вполне понятным причинам. Тем не менее младший Катырев-Ростовский так оценил своего царственного тёзку уже за гробом:
«Муж чюдного рассуждения, в науке книжного почитания доволен и многоречив. Зело к ополчению дерзостен и за своё отечество стоятелен, на рабы, от Бога, данные ему, жестокосерд, на пролитие крови дерзостен и неумолим, множество народа от мала и до велика при царстве своём погубил, многие города свои попленил… Но тот же царь Иван много и доброго совершил, воинство своё весьма любил и на нужды его из казны своей нескудно подавал… Таков был царь Иван».
Эту оценку приписывают, впрочем, и князю Семёну Шаховскому (Шаховской-Харя) (? – ум. 1654 или 1655). Но Шаховской был писателем, эпоху Грозного не застал и однозначно пользовался более ранними воспоминаниями – скорее всего, того же Катырева-Ростовского.
Относительно «пролития крови» выше было сказано уже достаточно, относительно же «попленения» «многих» городов князья явно преувеличивали, поскольку городов на Руси было тогда уже под четыре сотни, а опричные репрессии затронули лишь два-три из них и – по вине своевольных «верхов».
В целом же из оценки младшего Катырева-Ростовского, в которой опосредованно чувствуется оценка его отца, виден не тиран, а великий государственный муж, огромный исторический масштаб которого мало-мальски объективные его современники не могли отрицать и замалчивать даже при отсутствии любви к нему.
Да и мог ли тиран так заботиться о мощи, расширении и развитии государства? Тираны обычно озабочены лишь собой и удовлетворением своих вожделений. Прочных, с великими перспективами, государств от тиранов не остаётся. В рамках жизни любого государства и общества нигде и никогда (за исключением времени революций) не совершается ничего выдающегося вопреки воле и планам верховной власти. Развитие определяет она.
В крайнем случае при слабом государе имелся сильный министр – как Ришельё при Людовике XIII. Но Иван IV Васильевич Грозный не был слабым государем. Сделано же русским народом при нём и под его верховной властью было немало выдающегося и великого.
Отношение к Грозному давно стало лакмусовой бумажкой для проверки отношения к России вообще. Так, желчный князь Михаил Михайлович Щербатов (1733–1790), автор знаменитого трактата «О повреждении нравов в России», а также «Истории Российской от древнейших времён» (доведенной до 1610 года), происходил из древнего и богатого рода и сурово обличал «самовластие царя-тирана». Щербатов ставил ему в вину «отгнание» от власти «знатных», «именитых» особ. Щербатов создал также роман-утопию «Путешествие в землю Офирскую» – апологию полицейского государства, опирающегося исключительно на аристократию, процветающую за счёт труда подневольных рабов.
Зато другой русский историк и источниковед, калибром много покрупнее своего современника и оппонента князя Щербатова, генерал-майор Иван Никитич Болтин (1735–1792) – тоже крупный помещик, к слову, оценивал деятельность Ивана IV как борьбу за объединение русских земель вокруг единого центра, за ликвидацию феодальной удельной раздробленности. Близкий к Потёмкину, Болтин выступал и с критикой норманнской теории. Любопытно, что в своём подробном обзоре историографии о Грозном уже советский историк А. А. Зимин Щербатова упомянул, а вот Болтина – нет.
Сегодня Иван Грозный часто оказывается на общественном слуху, как и Пётр Великий, Ленин и Сталин, что неудивительно. Эти четыре крупнейшие фигуры русской истории – при всём их различии – объединяет то, что острота государственных проблем, стоявших в их время перед ними и перед Россией, была максимальной и решающим образом определяла то или иное историческое будущее страны и её народов. Объединяет их и то, что все четверо перед острыми проблемами не спасовали, а решали их.
О всех четырёх написано много честного, точного и глубокого, но ещё больше вокруг каждого скопилось в наши дни подлой, глупой и попросту поверхностной макулатуры. В полужёлтом журнале STORY некто Илья Носырев, предваряя залихватскую и полуневежественную статью о Грозном «Повелитель мук» (плоская аллюзия на «Повелителя мух» Уильяма Голдинга), пишет: «Иван Грозный до сих пор не даёт покоя «патриотам» и «либералам». Первые напоминают о заслугах – превратил Московское царство в великую державу; а что бояр казнил, так сами виноваты, олигархи треклятые. Вторые утверждают, что от Грозного-де прямая ниточка к Сталину…»
Сам Илья Носырев относится явно к либералам, но показательно, что либералам он противопоставляет не «консерваторов» или там «реакционеров», а именно патриотов. Показательна и традиционная для либералов параллель со