Первая направлялась в Россию по суше через Пруссию и Ливонию, но в Вендене люди были арестованы и на 5 лет оказались в тюрьме, после чего их оставили на службе в Ливонии.

Вторая группа во главе со Шлитте выехала в Любек с тем, чтобы морем проехать до Ревеля. Но Ливонская конфедерация, опасаясь усиления русских, попросила любекский магистрат не пропускать группу Шлитте. Магистрат просьбе внял. Ганзейцам в Любеке просвещённая Россия, умеющая вести свои дела, не считая на ганзейских счётах, тоже была бы прямым убытком. Напомню, что всё это происходило более чем за десять лет до того, как царь Иван решил начать Ливонскую войну за балтийское «окно».

Так возникло «дело Шлитте» – долгий судебный процесс в Любеке в 1548 году. Шлитте предъявили иск на крупную сумму, а поскольку он платить отказался, его отправили в тюрьму. Один из «рекрутов» Шлитте, ремесленник Ганц, пытался пробраться в Москву, однако был в Ливонии арестован и казнён. Хотя позднее кое-кто «умел», по словам Карамзина, «тайно проехать в Россию» и быть «ей полезным в важном деле гражданского образования».

Карамзин писал:

«…всё разрушилось от низкой, завистливой политики Ганзы и Ливонского ордена. Они боялись нашего просвещения; думали, что Россия сделается от того ещё сильнее, опаснее для соседственных держав; и своими коварными представлениями заставили императора думать так же: вследствие чего сенаторы любекские беззаконно посадили Шлитта в темницу; многочисленные спутники его рассеялись, и долго Иоанн не знал о несчастной судьбе своего посланника, который, бежав наконец из заключения, уже в 1557 году возвратился в Москву один, без денег, с долгами…»

Сопоставим две даты: в 1557 году Шлитте появляется в Москве, а в 1558 году Иван IV начинает войну с Ливонским орденом. Это – не случайное совпадение. Возвращение Шлитте и решение о войне связаны не только хронологически, но и логически, политически, психологически… Дело Шлитте окончательно открыло Ивану глаза на многое…

Юный Иван – в 1547 году ему было всего 17 лет, направил Шлитте как своего эмиссара в Европу с важнейшей цивилизационной миссией. О результатах её он десять лет осведомлён не был, но эти годы были наполнены другими важнейшими делами:

– три похода на Казань и присоединение Казанского ханства к России;

– созыв Земского собора;

– административные реформы с учреждением новых приказов;

– издание нового Судебника Ивана IV;

– военная реформа и учреждение стрелецкого войска;

– основание Макарьевской ярмарки на Волге;

– Стоглавый собор русской церкви;

– присоединение Чувашии и Башкирии;

– установление политических и торговых связей с Англией и набор специалистов для Руси там;

– московское строительство, в частности – строительство Покровского собора (храма Василия Блаженного);

– признание сибирским ханом вассальной зависимости от Москвы;

– поход на Астрахань и присоединение Астраханского ханства;

– основание новых городов…

Это – только основные события и свершения первых десяти лет, прошедших со дня венчания Ивана IV на царство. Ивана – вначале юного, затем – молодого, а позднее – зрелого, возмужавшего. В 1557 году это был не пытливый мальчик, а умудрённый муж, многое успевший и ещё большее замысливший. Во всём значительном, что происходило в России, был и его вклад. Он был естественным сосредоточием огромной государственной и общественной работы на уже необъятных российских просторах, и все крупные проекты его царствования были связаны или с его инициативой, или получали деятельное его одобрение и поддержку.

Страна расширилась, окрепла и возмужала вместе с ним, она всё острее ощущала свою силу и сознавала, что во главе её стоит действительно сильный и грозный государь. Но России, которая, по точной оценке Герцена, «в… злосчастное время (монгольского ига. – С.К.), длившееся около двух столетий, дала обогнать себя Европе», жизненно было необходимо соединение новой силы с европейским знанием.

И вот Иван – уже могучий государь, так рассчитывавший в начале своего государственного пути на успех миссии Шлитте, узнаёт, что просвещённая Европа не просто ставит препоны на пути европейских специалистов в Россию, но гноит их в тюрьмах и даже казнит их всего лишь за желание поработать на Россию ради её приобщения к свету знаний и умений, обретённых Европой не в последнюю очередь благодаря тому, что её от Батыева погрома прикрыла Россия.

В 1565 году, когда Россия уже вела Ливонскую войну, великий итальянский живописец Тициан (ум. 1576) написал «Аллегорию времени, управляемого разумом» с латинской надписью, гласившей: «Опираясь на прошлое, настоящее поступает благоразумно, чтобы не навредить будущему». Неблагодарная же Европа, опираясь на то прошлое, в котором жертва России обеспечила Европе просвещённое настоящее, самым подлым и неблагоразумным образом пыталась навредить будущему России.

Что должен был думать и чувствовать русский царь, узнав об этом от оборванного и постаревшего Шлитте? Можно ли было иметь более точное образное выражение ситуации, чем обряженный в лохмотья его давний посланец за просвещением в Европу?

Позднее стипендиатам Российской академии художеств предлагались различные темы для их живописных полотен… Например, Иван Акимов (1754–1814) получил большую золотую медаль за картину «Великий князь Святослав, целующий мать и детей своих по возвращении с Дуная в Киев»… Тимофей Васильев (1783–1838) был удостоен малой золотой медали за картину «Юпитер наказует жителей одного селения, кроме Филемона и Бавкиды», а Илларион Прянишников (1840–1894) за картину «Калики перехожие, поющие песнь о Лазаре» получил звание классного художника 1-й степени… Николай Лаверецкий (1837–1907) в 1860 году получил большую золотую медаль и тогда же звание классного художника 1-й степени за рельеф «Возвращение Регула из Рима в Карфаген»…

И никому из членов Совета Академии художеств не пришло в голову дать ученикам в качестве конкурсной темы что-то вроде: «Ганс Шлитте перед Иоанном Грозным по возвращении из Любека в Москву в 1557 году». Ей-богу, драматизма в этом возвращении было побольше, чем в возвращении Регула из Рима в Карфаген! Да и пользы для русской публики, знакомящейся с академическим полотном на такую тему, было бы тоже больше.

Возвращаясь же к «делу Шлитте», спросим ещё раз – что должен был думать и чувствовать русский царь по этому поводу? Как человек, Иван не мог не быть возмущён и даже – прийти в ярость. Как государь, как компетентный глава государства, сознающий ответственность за него, он был обязан принять только одно решение. Устойчивые цивилизационные связи с Европой Россия может иметь лишь через Ливонию, по Балтике. Однако Ливонский орден и ливонская элита напрочь отсекают эти связи, не брезгуя даже использовать топор палача, и при существующем положении вещей ливонский канал связи с Европой, не зависящий от чьих-то прихотей, антипатий или враждебности, невозможен.

Что оставалось делать России и Ивану