Шрифт:
Закладка:
Дневная самоподготовка плано перетекала в вечерние посиделки, вот тут-то и начинались разговоры-обсуждения, воспоминания да сравнения.
Обихаживали их, как и прежде, деды-бородачи. В разговоры они не встревали, держались просто и ненавязчиво. По вечерам подносили вина. Угощайтесь, сынки. Вино было лёгкое, ласковое. Оно не растравливало душу, а наоборот – успокаивало.
Шелег опять вспомнил своего деда. Однажды на фронтовом биваке казак Фрол раскинул самобранку для двух генералов: Доватора и Белова. Обедом те, хоть фрицы и «поперчили» минами, остались довольны. Доватор помянул сказку, как один мужик двух генералов прокормил. Фрол Шелег насупился: казак, Лев Михайлович, казак, товарищ генерал! Да, добавил Смолин, у классика мужик – двух генералов… А у нас два генерала – целый взвод потчуют…
Смолин с вином не спешил – душа меру знает, – хоть и по вкусу пришлось оно. Это не сырец вперемешку с тушёнкой возле колёс БМП да к тому же вприкуску с дымом… Посвист пуль, чад и копоть. Что там дотлевает в воронке? Резина какая-то – отмёток шины или привода… А ты приглядись. То не резина, то чья-то рука чадит, обдатая фосфором…
Сон Игоря Смолина
Вино уносит от войны далеко – никакой «стингер» недостанет. И из Герата уносит, где ранило, и из Ашхабада, где полгода валялся в госпитале. Куда же уносит ласковая хмельная волна бывалого солдата? Да домой, в Смоленск, на родину.
Казалось бы, какой дом у сироты? Приют, потом студенческая общага, потом казарма, откуда увезли на войну. А вот нет. Дом и семья – это тётя Капа, крёстная мать. Ещё в отрочестве она тайком крестила его. Хотела усыновить, да не позволили: зарплата детдомовской кастелянши крохотная, а жильё – одна комната в коммуналке, мало. Точно приютская спальня с двухъярусными койками – царские палаты. Формально семьёй они с тётей Капой не стали, но духом с мамой Капой соединились навечно и для подтверждения этого обменялись крестиками. Вот этот крестик, что мама Капа повесила ему на шею, провожая в армию, и спас его в Афгане. Он ведает – был знак.
Сон сержанта Смолина пульсирует, что пламегаситель пулемёта, а виденья отскакивают, точно отстрелянные гильзы.
Вот глаза Ленки, его первой и единственной любови. Когда-то ликующие, хохочущие, мерцающие в темноте и удивлённые на рассвете, они потускнели. Она прячет их за веками, не в силах поднять взгляд, и глядит на его грудь: слева медаль «За отвагу», справа орден Красной Звезды. Губы её кривятся: ге-еро-ой. Но почему такой тон?! Точно это не она его предала, а он её. Да ведь неправда. Это она польстилась на богатого жениха, выскочила замуж, а потом оказалось, что деньги у того ворованные… Очнись, Лена! Ты сломала жизнь себе и мою – тоже… Я бросил институт, ушёл в армию, попал на войну, был ранен. Вот здесь, под орденом, след от пули… Разве всё это справедливо?!
Жажда справедливости – его корневое чувство. Именно оно побуждает к действию. Вот он, Игорь Смолин, депутат областного совета. Не всё понятно с новыми законами. По сути, кажется, правильно, но за ними, будто тень, возникают подзаконные акты, которые творятся в теневых кабинетах. Голосуешь за одно – правильное и справедливое, – а на деле оказывается совсем другое – лживое и двусмысленное. Да ведь и немудрено. Среди депутатов немало подозрительных лиц. Один из них – бывший муж Ленки: не успела просохнуть печать на судебном протоколе, а он уже на воле, да к тому в народных избранниках и пользуется депутатской неприкосновенностью.
В Афгане было куда как проще. Вот – свои, вот – чужие. Цель на мушке и – пали. А тут вроде все свои, а как чужие.
А вот Москва. Поехал туда, узнав про комбата. Его комбат, которого он вытаскивал, раненного, из-под огня и закрывал собой, чтобы не добили «духи», стал политической фигурой. Майор, Герой Советского Союза, депутат Верховного Совета или в обратном порядке, но прежде всего крепкий русский мужик, настоящий человек.
Ни в свой кабинет, ни в номер гостиницы, где он проживал, комбат своего спасителя не пригласил – всё прослушивается, увлёк в загородный ресторанчик, подале от чужих ушей. Многое открыл ему комбат в том застолье. Чужих во власти больше, чем своих. А внешне свои – многие куплены, начиная сверху. И этот с пятном, и этот трёхпалый, и те, что в комиссиях по Вильнюсу и Тбилиси… Куплены с потрохами и исполняют чужую волю. А в заключение разговора комбат тихо обронил: остерегайся, Игорёк, а лучше уходи, пока не опутали. Душа у тебя хрупкая, предательства не вынесешь, и не дай Бог чего-нибудь натворишь, сломав себе жизнь.
Больше с комбатом они не виделись. Он погиб с оружием в руках в октябре 93-го года, защищая Белый дом и законную власть. Но где похоронен, где его прах – никто уже не ответит: говорят, закатали танками.
Увидев по «ящику» расстрел Верховного Совета, Игорь ушёл из областной власти и снова подался в армию. Там было проще и, казалось, он, имеющий боевой опыт, там нужнее. Было это в 94-м году. А накануне Нового года их полк бросили на Грозный…
Унесло, было, вино в мирную жизнь, но война опять настигла солдата. Да и куда денешься от горькой памяти?! А кинула она на сей раз сержанта Смолина на площадь Минутки – в самое пекло. Прислонившись к остову разбитой БМП, он тупо глядит, как догорает рука то ли стрелка, то ли механика-водителя. А вокруг вороньё, которое не пугает ни чад, ни канонада. Грачи – на харчи! – хрипит раненый старлей, командир их разбитой роты. Материть министра обороны и трёхпалого верховода бессмысленно – ни совести, ни чести там нет, они, кинувшие в бойню необстрелянных мальчишек, не застрелятся. Стреляется старший лейтенант, принимая на себя вину. Так заведено кодексом офицерской чести.
* * *
Деды-бородачи – оба генералы. Они сошлись на том по настойчивому убеждению Стёпки Бурцева. Не желал Разин, чтобы «земеля» был ниже званием. Однако же уступку сделал: высокий – по боевой подготовке, а его, Стёпки, «зёма» – по хозяйственной части. Это же видно. Высокий – статный, осанистый и борода княжеская, так и видится впереди богатырской рати. А «земеля» попроще: коротконогий, чуть косолапый, приземистый, зато рукастый и туловом взял.
Сон Степана Бурцева
Стёпке во сне видится огромная кошара, где работает его дядька. Это в приволжских степях, куда мать отправила его на каникулы. Дядька отбирает в загонах ярок и баранов. Коренастый и рукастый, он стоит поперёк овечьего