Иешуа очнулся. Со лба сползало что-то липкое, заливая глаза, голова раскалывалась от боли. Он приподнялся на локте, пытаясь понять, что происходит. И тут увидел привалившегося к скале Куджулу. Рукав его туники намок от крови, акинак валялся рядом. Пакора, тяжело дыша, держал острие клинка у шеи кушана, словно готовился вспороть горло.

Но почему-то медлил.

– Герай не сдержал слово. У меня есть право тебя убить, – с ненавистью процедил ассакен.

– Отец здесь ни при чем, я сам принял решение сбежать, – глухо ответил Куджула.

На скулах Пакоры играли желваки. Иешуа понял, что в его душе происходит борьба.

– Не думал, что умрешь?

– Мне все равно.

– Вставай на колени!

– Обойдешься!

Куджула бесстрашно смотрел на Пакору. После трагической гибели Аглаи в нем что-то надломилось. Если ему суждено умереть в этих горах, что ж, он лишь ненадолго пережил любимую. Сейчас он не думал о том, что за хребтом Сефид-кух, «Белыми Горами», лежит родной Кушаншахр, где его ждут отец и мать. Что рядом, быть может, через соседний перевал пробирался Тахмурес, направляясь в Рим, чтобы спасти страну от кровопролитной войны.

Куджула закрыл глаза, приготовившись к смерти. Боль от потери Аглаи была нестерпимо острой.

Время шло… Он открыл глаза. Пакора стоял, опустив меч, пламя ненависти в его взгляде потухло.

– Мой отец обещал, что в плену ты будешь в безопасности. Нарушение клятвы ляжет несмываемым позором на наш род. Пусть кушаны знают, что ассакены умеют держать слово. Надеяться на вечный мир между нашими народами глупо. Но ты пообещаешь мне, что никогда не нападешь на Паропамис внезапно, без объявления войны. Дашь мне подготовиться. По-моему, честная сделка.

Куджула пришел в себя. Слова ассакена напомнили ему о том, что он наследник престола. Что он не может на одну чашу весов положить личное горе, а на другую судьбу своего народа. Что рано или поздно наступит час, когда он, именно он будет принимать решения, касающиеся войны и мира. И держать данное слово.

– Обещаю!

Пакора вложил палаш в ножны.

– Помни о том, что обещал.

Развернувшись, он начал спускаться со склона. Куджула бросился к Иешуа, который беспомощно лежал на земле. – Ничего… ничего, – прошептал иудей. – Все обошлось. Мы живы.

Беглецы еще долго сидели рядом на вершине сопки, отдыхая. Затем Иешуа обошел террасу, внимательно глядя под ноги. Насобирав полную пригоршню сухих черных шариков, поплевал на них и растер до состояния густого киселя.

Тоном, не терпящим возражений, сказал:

– Покажи руку.

Замазал рану кашицей, обмотал куском ткани.

– Теперь у меня оба плеча порезаны, – проворчал Куджула и с иронией заметил: – На войне не был, а весь в шрамах… Что это?

– Тебе лучше не знать, – с улыбкой ответил иудей.

Скривившись от боли, он осторожно раздвинул слипшиеся волосы на голове.

– Намажь, где кровь…

Друзья спустились в ущелье.

Торговый тракт они увидели издалека. По берегу реки, взбивая копытами пыль, тащились изможденные вьючные животные. Беглецы присоединились к каравану из страны Маргуш, который вез в Баригазу шерсть.

Попробовав золотой дарик на зуб, синодиарх указал путникам место в одной из телег. Его не смутили неопрятный вид и пропитанные кровью повязки – с гор всякие люди спускаются, главное, чтобы развязали мошну. За товар он не боялся, потому что караван возглавлял сторожевой отряд ассакенов.

Через два дня показался хребет Пагман.

Дорога плавно потянулась вниз, вскоре впереди раскинулась необъятная равнина, изрытая руслами стекающих с Хиндукуха рек. Поля колосящегося ячменя, фруктовые сады и миндальники тянулись вплоть до степи Татарангзар. Еще дальше, за хребтом Зингар, вновь высились горные цепи. По краям равнины к холмам жались деревни фарсиванов, а в самом центре белели стены Капишы.

На закате путники вошли под высокую арку караван-сарая. Первым делом по очереди вымылись в лохани, после чего переоделись в чистую одежду, купленную у хозяина постоялого двора.

Глава 9

Бактриана, 113-й год Кушанской эры, месяц Амэрэтат[180]

1

Утром друзья, как договорились заранее, отправились к эксиларху Капишы. Пока Иешуа совещался с единоверцами, Куджула ждал во дворе в тени персикового дерева. Женщина с миндалевидными глазами сперва обработала ему рану на руке и поменяла повязку, потом вынесла на блюде кусок фаршированной рыбы, приправленной соусом из хрена и свеклы. Приветливо улыбнувшись, поставила рядом с блюдом кружку вина.

Вскоре в дверях показался Иешуа в окружении пожилых иудеев. Он выглядел довольным, а те просто светились от счастья. Старцы еще долго махали вслед гостям, оживленно обсуждая невероятное событие.

Из дома эксиларха они направились в пританей. Иешуа выложил перед стратегом пергамент, в котором Деимах сообщал Агенору о том, что податель верительной грамоты является эпитропом с обязанностями казначея и направляется в Капишу для выполнения важной миссии. Агенор оказался противоположностью Деимаха – низкого роста, полноватый, лысый.

– Что за миссия? – с серьезным видом спросил он.

Заметив смущение иудея, нахмурился:

– Не темни… Деимах просит ополченцев для доставки в Бактру важного груза. Спрашиваю потому, что должен понимать, сколько людей потребуется. Да и вообще… – эллин недовольно хмыкнул. – Что такого есть в моем городе, о чем я не знаю?

Иешуа вкратце рассказал ему, ради чего прибыл в Капишу.

– Золотая утварь? – Агенор нервно огладил бороду. – Ничего себе… Да тут целая армия потребуется. Для отправки вооруженного отряда нужна веская причина, иначе ассакены не выпустят его из города.

Он испытующе посмотрел на иудея.

– В большой соблазн введете эллинов. Держать в руках такие сокровища и не присвоить их себе…

Тот спокойно ответил:

– Ваши боги тоже были унижены. Вспомни хотя бы поход Суллы на Афины и разграбление храма Аполлона в Дельфах. Или судьбу храма Зевса в Бактре… Эллины скорбят по своим разрушенным святилищам, поэтому не поднимут руку на чужие реликвии. К тому же обоз пойдет в сопровождении иудеев из общины Капишы. Они будут защищать его до последней капли крови.

Устыдившись алчных мыслей, эллин уселся в кресло и погрузился в размышления. Гости терпеливо ждали его решения на складных дифросах.

– Вот что… – деловито произнес стратег. – Я давно хотел учредить новый праздник. Гекатомбеон[181] – тяжелый месяц: лето в разгаре, жара, пыль… Да и времена сейчас трудные: ассакены чувствуют себя хозяевами в городе. Народу нужны развлечения, чтобы забыть о тяготах жизни. А после скирофорий торжеств нет до самых элевсиний. Так что новый праздник, к примеру, гиацинтии, в гекатомбеоне будет в самый раз.