Македонянка едва удерживалась от рыданий, но старательно отворачивалась, чтобы Куджула не заметил.

«Он меня любит? – запаниковала она, и сердце ее сжалось. – А вдруг разлюбил? На меня, наверное, сейчас страшно смотреть – непричесанная, худющая, хитон грязный. Если любит, я все преодолею, все смогу».

Украдкой смахивая слезинки, она поглядывала в сторону кушана.

Куджула тоже не знал, что делать. Ему хотелось успокоить Аглаю, обнять, но та бросала на него странные взгляды. Нет, не гневные, а внимательные и испытующие, словно хотела спросить что-то, но не решалась.

Он видел, как она утирает слезы. Подойти? Так она только что прогнала его.

«Не пойду! Пусть сперва успокоится», – решил он и направился к друзьям, но едва отошел от валуна, как сзади раздался треск. Он обернулся, не понимая, что происходит.

Скала, под которой сидела девушка, с ужасающим грохотом обрушилась на тропу.

Дико закричав, кушан бросился назад. Сквозь оседающую пыль он различил груду камней там, где только что видел любимую. От ручья бежали Октар и Иешуа. Раздирая в кровь пальцы, обламывая ногти, все трое пытались отвалить в сторону огромные камни. Наконец, убедившись в тщетности усилий, сдались – обломки оказались слишком тяжелыми.

Друзья молча стояли перед завалом, не веря в то, что Аглаи больше нет. На Куджулу страшно было смотреть. Он опустился на колени, стиснул голову руками и медленно раскачивался взад-вперед, сраженный горем.

Кушан так и просидел всю ночь возле разрушенной скалы – разговаривал с Аглаей.

Утром Октар положил руку ему на плечо, давая понять, что пора трогаться в путь. Куджула встал, попрощался с любимой, прижав ладонь к камню, а затем решительно зашагал вслед за товарищами. Шел с непроницаемым лицом, глядя перед собой глазами, полными страдания. К горечи утраты добавлялось чувство вины за то, что не подошел, не проявил нежность.

Поднявшись вверх по ручью, беглецы обогнули гряду, после чего снова направились в прежнем направлении. По дороге выкапывали корни сильфия, рвали орехи. Октар камнем подбил барсука. В полдень вышли к устью Сайгана и пошли вверх по реке. Вскоре показалось устье Шикари. До захода солнца двигались вверх по течению…

Спустя два дня путники вышли в долину Бамиана.

Показалась гора Санги-Зард, потом выдвинулась гора Хаваль. От переправы доносился шум стойбища: блеянье коз, ржанье лошадей, звон кузнечного молота, черными столбиками поднимался дым костров.

Друзья стояли на холме в зарослях цветущей абелии, разглядывая лагерную суматоху. Похоже, караванов несколько: сотни верблюдов, коней и ослов. В шатрах расположились купцы – вон они важно расхаживают по лагерю в цветастых халатах, раздавая распоряжения. На солнце блестит золото вымпелов, но издали не видно, кто это, бактрийцы или ассакены.

Пришлось спуститься с холма.

В лагере заметили путников. Несколько воинов вскочили в седла, с гиканьем поскакали в их сторону. Ассакены! Конические войлочные шапки, кольчуги и пики, на штандарте тамга Гондофара.

Куджула узнал командира: на коне с красным чепраком скакал Пакора. Друзья бросились вверх по склону. Преследователи спешились. Несколько человек во главе с Пакорой полезли за Куджулой и Иешуа. Измученные долгой дорогой беглецы карабкались из последних сил. Преследователи не отставали, сокращая расстояние.

Октар остановился, проронил, задыхаясь:

– Я останусь, задержу их… иначе вам не уйти.

Друзья по очереди обнялись с кангюйцем. Тот снял с плеча аркан, протянул хозяину.

– Передай от меня привет отцу. Скажи ему, что мне было хорошо в плену.

Взобравшись на вершину горы, Куджула посмотрел вниз. Кангюец топором отбивался от наседавших на него ассакенов. Он рубился так, словно и не было утомительного многодневного перехода. Похоже, его хотели взять живым, но это оказалось не так просто. Сначала один из воинов замер на склоне, потом другой…

Наконец Пакоре эта унизительная возня надоела, и он натянул лук. Октар упал на колени: из бедра торчала стрела, но продолжал махать оружием, не подпуская врагов. Пакора выстрелил еще раз; на этот раз стрела вошла кангюйцу под ребра. Царевич подошел к нему, коротким взмахом руки перерезал горло.

Завершив расправу, поднял голову. Но беглецы уже скрылись в густом кустарнике.

5

Остаток дня друзья брели по высохшей земле под палящим солнцем, то взбираясь на вершины сопок, то спускаясь в поросшие вечнозелеными дубами лощины, к ручьям. У воды можно было наслаждаться тенью, в то время как верхушки хребтов заливал солнечный жар.

По дороге им попадались странные, вертикально стоящие камни, пирамиды из булыжников, каменные круги, а также маленькие деревянные домики не выше четырех локтей, украшенные резьбой. Сквозь оконце в посеревших от непогоды досках смутно виднелся деревянный истукан или угадывался силуэт сидящей на козе женщины.

Возле кумирен из земли торчали шесты с черепами коз и яков, перевитые выцветшими лентами. Один раз путники увидели каменные скамьи вокруг алтаря. Среди охапок можжевеловых веток высились покрытые бурыми пятнами засохшей крови разномастные истуканы. Они ускорили шаг, чтобы побыстрее пройти сакральное место, понимая, что забрались на «гору богов».

Рядом с тропой вырастали покосившиеся скульптуры, изображающие человека на коне. На левой руке изваяния обычно сидела маленькая раскрашенная фигурка с лирой или барабаном в руках. Куджула догадался, что это местные знаменитости – жрецы или воины, достигшие при жизни особого положения с правом на личный памятник после смерти. У некоторых коней было по две головы.

Увидев перед деревянным всадником шест с зарубками, Куджула решил, что это точно воин, а метки означают количество убитых им врагов.

На капищах стояли миски и кувшины, всегда пустые, загаженные птицами, видимо, в них когда-то хранились праздничные подношения – зерно, топленое масло гхи, лепешки, а может быть, и мясо, которые растащили пернатые совместно с горным зверьем.

«Двойников подкармливают», – догадался кушан.

Он помнил рассказ Иешуа о том, что душа бактрийца при жизни принимает облик дикой козы. За носителями душ охотятся семь братьев, дэвов. Часто они сами превращаются в каменных козлов. Подкрадутся дикие охотники к жертве, собьют ее из лука – вот и нет человека. К птицам горцы тоже относятся с уважением, потому что верят, будто жизненная сила фарсивана после смерти может перейти к орлу или сове.

Завидев на лугу коз, путники сворачивали в сторону, пока собаки не успевали поднять тревогу – зачем привлекать к себе внимание, отвечать на назойливые вопросы: что да как… Пастухи всегда любопытны, ведь они не видятся с семьями целое лето, от конца весенних дождей до начала осенних.

Беглецы проходили вдали от стада,