чтобы достать из него изумительной красоты шумерскую мантию, украшенную самоцветами, искрящуюся золотом. Обомлев, он смотрел на древний трофей Ахана, сына Хармия, который тот утаил от соплеменников после разрушения Иерихо, чем навлек на себя гнев Всевышнего. Прошло больше тысячи лет, а она как новая…

Наконец он в изнеможении опустился на пол. У него не осталось сил, но он успокоился.

Куджула смотрел вокруг себя расширенными от восторга глазами. Таких сокровищ он еще не видел. Герай считался богатым царем благодаря копям Бадахшана, Шугнана и Вахана. В халчаянской резиденции отца имелась и золотая утварь, и серебряная посуда, и дорогие украшения.

Но чтобы лежать вот так, грудами!

– Где мы? – спросил пришедший в себя Иешуа.

– В бадгире – ветроуловителе. Его построили для вентиляции храма. Свежий воздух проходит вниз по каналам башни, затем через шахту попадает в ганат, а оттуда в храм. Твои предки построили подземное хранилище, которое благодаря циркуляции воздуха в башне остается сухим и прохладным в любое время года, чтобы тайно перевезти сюда реликвии.

– Как мы отсюда выберемся? – в голосе Иешуа прозвучало отчаяние.

– Так же, как выбирались те, кто принес сюда все это, – спокойно ответил Куджула.

Он начал пристально всматриваться в потолок. Когда глаза различили в темноте смутные очертания воздуховода, привязал аркан к топору и с силой выбросил его вверх. Топор глухо стукнулся о стенку, но тут же свалился под ноги. Куджула едва успел отскочить в сторону.

Он бросал его раз за разом. В конце концов, веревка натянулась. Кушан цепко ухватился за нее и вскоре исчез в шахте.

Когда сверху прозвучало: «Давай!» – Иешуа полез вслед за другом.

Несколько шагов по коридору. Вот и стена башни. Забравшись с помощью Куджулы на плоскую крышу, он огляделся. Вокруг – бескрайний простор. Тонкий серпик сияет среди рассыпанной по темно-лиловому небу звездной пудры. С запада, из-за зубцов гор, пробивается закатное сияние. Теплый ветер обдувает лицо.

Иешуа расправил плечи и глубоко вздохнул, ощущая удивительное спокойствие и безмятежность. Прислушиваясь к нежным звукам кифары в душе…

На расстоянии стадия от бадгира высилась темная громада храма. Иешуа помахал факелом. Сразу же заметил ответный сигнал. Вскоре несколько капишских иудеев вскарабкались по веревкам на башню. Внизу остались лишь возницы, которые должны были охранять телеги и предупредить товарищей об опасности в случае нападения.

– Они там… – дрожащим от волнения голосом сказал Иешуа.

Раздались возгласы удивления и восторга. Вниз полетели веревки, люди молниеносно спустились в схрон. Закипела работа, продолжавшаяся всю ночь…

Под утро Иешуа вернулся в пустую комнату, чтобы обойти ее в последний раз.

Вот! Пастушеская палка одиноко лежала у стены, на которой была начертана звезда Давида. В спешке, ослепленные блеском золота, капишские иудеи не обратили внимания на простой кусок дерева.

Внезапно в его душе торжественно запели трубы, победным звоном отозвались кифары. Бережно подняв посох пророка, он поцеловал его.

Прошептал:

– Матэ[187] Моше.

Иешуа стоял, не в силах выпустить реликвию из рук. Он представил себе ее чудовищную магическую силу, которая может сделать непобедимым любой народ. Но вместе с тем он ясно осознавал, что она может принести людям неисчислимые страдания и беды, если попадет в руки человека с черной душой.

Грустно улыбнувшись, он положил посох на место, окинул прощальным взглядом опустевший схрон и схватился руками за веревку…

На рассвете пять крытых рогожами повозок тронулись по направлению к Капише. Обоз едва отъехал от бадгира, как путь ему преградил отряд гиппотоксотов. Один из них выехал вперед, но остановился на расстоянии. Соскочив на землю, Иешуа двинулся навстречу эллинам. Ему не понравилось, что вожак не спешился для разговора, а всадники окружают повозки. Все это выглядело подозрительно.

– Мир вам. Вы прибыли вовремя, – как можно дружелюбнее сказал он. – Мы все погрузили.

– Слезайте с телег! – вместо приветствия рявкнул вожак.

Повисла тяжелая пауза. Напряженные лица, сузившиеся от гнева глаза, побелевшие губы. Иудеи потянулись к спрятанным под рогожами топорам и ножам. Внезапно вожак оперся руками о луку седла и пнул Иешуа ногой в лицо. Нелепо взмахнув руками, тот повалился на спину.

– Алале! – заорал грек, выхватив меч.

Бешено колотя коня пятками, выпучив глаза, он полетел на обоз. Гиппотоксоты ринулись за командиром.

– Господь велик! – ответили боевым кличем иудеи, соскакивая с повозок на землю.

Рассветная степь огласилась криками ярости, звоном оружия и ржаньем лошадей. Вот один из эллинов рубанул соперника мечом по голове. Тот вскинул к окровавленному лицу руки, затем рухнул на землю. Рядом поднятый на дыбы конь обрушился на иудея, проломив ему грудь копытом. Двое возниц стащили эллина с коня, один добил его ножом, а другой вскочил в седло и, размахивая топором, ринулся на врагов.

Куджула уворачивался от наседавших гиппотоксотов, то прячась за телегой, то подныривая под крупы лошадей. У всадников было преимущество – они не только могли рубить противника мечом, но и топтать конем.

Кушан ударил топором одну из лошадей по задней ноге. Та заржала от боли и повалилась на бок, придавив всадника телом. Грек судорожно пытался вылезти, но Куджула с размаху всадил в него лезвие.

Иешуа бросился к телегам. Вокруг – бойня! Мелькает оружие, слышатся хриплые возгласы дерущихся, на земле стонут раненые. Выхватив из руки мертвого эллина меч, он в беспамятстве кинулся в гущу схватки. Колол и рубил, обезумев от бешенства, не чувствуя боли, не отдавая себе отчет в том, что делает. Ему казалось, что он поднялся над землей, а меч в его руке – это карающая десница самого Бога.

В голове ударами молний раз за разом вспыхивало только одно слово: «Реликвии!»

Но силы оказались неравными. Еще немного – и эллины одержат верх. Внезапно в воздухе разнесся угрожающий рев: «Барра!» Со стороны хребта Зингар к бадгиру подлетели всадники, с ходу включившись в бой. Яростным натиском они смяли гиппотоксотов.

Окровавленные иудеи, сбившись в кучу у повозок, ошалело смотрели на словно свалившуюся с неба подмогу, не понимая, кто это. Вскоре резня закончилась. В живых не осталось ни одного эллина.

Сжимая в руке спату[188], Маркус подъехал к Куджуле.

– Пятьдесят югеров, – хмуро бросил он. – Твое предложение еще в силе?

Кушан широко улыбнулся. Префект спешился, и воины обнялись…

Тем временем с вершины холма за развернувшейся у башни битвой наблюдал конный разъезд ассакенов. Два степняка обсуждали ее ход перед строем, настороженно вглядываясь в рассветные сумерки.

– С чего это вдруг эллины напали на караван? Да еще так близко от города… – задумчиво сказал один, с ног до головы покрытый кольчужными доспехами.

– Мало их вешаем,