Стратег вынул связку ключей и отпер дверь. Скользнув внутрь здания, закрыл ее за собой. На жертвенном алтаре еще тлели угли, оставшиеся после сожжения даров, тускло освещая целлу. Эллин притаился за курильницей, напряженно вслушиваясь в безмолвие святилища…

В храме стало тихо. Выждав для верности еще некоторое время, лазутчики выбрались из укрытия. Иешуа достал из мешка лампу, а Куджула чиркнул огнивом. В слабом свете горящего фитиля они разглядели пифосы с жиром, связки дров, наполненные водой гидрии, груды мешков и мехов.

Осторожно приоткрыли дверь. Скрип петель прозвучал в опустевшем зале пронзительно и резко, словно крик петуха в предрассветных сумерках. Оба замерли, затем выскользнули из опистодома и двинулись вдоль стены.

Вот и ниша между пилястрами, которую Иешуа приметил во время предыдущего посещения храма. Тогда они пришли на службу под видом прихожан, чтобы внимательно осмотреть целлу. Иешуа не сразу разглядел гексаграмму: шестиугольник в дальнем углу здания терялся среди восьмиконечных звезд и розетт.

Он с любовью погладил знак, оставленный единоверцами тому, кто придет за сокровищами. Начал ощупывать края… и неожиданно рука ушла в отверстие по локоть – оказалось, что внутри оно забито вековой паутиной. Что это? Пустота, а в ней металлические прутья.

Руки дрожали от волнения. Вытащив обломки звезды, Иешуа сложил их вместе. Гексаграмма с трудом втискивалась в отверстие, приходилось нажимать и постукивать по ней кулаком. Войдя на всю глубину, она встала намертво. – Что теперь? – шепотом спросил кушан.

– Не знаю. Но дырки для чего-то нужны…

Подняв над головой лампу, Куджула осмотрелся. Из темноты на него уставились суровые лица язатов, помощников Ахурамазды, выстроившихся вдоль боковой стены храма.

– Копье, – показал он пальцем на статую Веретрагны.

– Тащи сюда, – решительно сказал иудей, разгадав намерение друга.

– Нет, – заколебался тот. – Давай лучше ты, мне он не простит.

Иешуа вскарабкался на пьедестал, выкрутил из кисти бога деревянное древко и спрыгнул на пол. Разломив его о колено, всунул обе половинки в отверстия, затем попытался повернуть звезду вокруг своей оси. Бесполезно, она не двигалась.

– Подожди, дай мне, – сказал Куджула, отодвигая друга в сторону.

Он пыхтел и напрягал все силы, несмотря на то, что рана на плече затянулась лишь недавно. Сначала попробовал проворачивать вправо, потом влево. В глубине стены раздавались еле слышные скрипы и стоны.

– Масло, – натужно выдавил из себя кушан, не ослабляя хватки.

Иешуа метнулся в опистодом. Вернувшись, протянул горшок с маслом, не то горчичным, не то рапсовым.

Куджула плеснул жидкость в дыру и сразу налег на обломки копья. Наконец, звезда чуть-чуть подалась. Кушан налег опять. Медленно, нехотя она сдвинулась с места. Раздался железный скрежет, потом в храме что-то глухо пророкотало. Оба повернулись в сторону опистодома.

– Это там, – взволнованно прошептал Иешуа.

Друзья бросились в открытую дверь кладовой. Куджула держал перед собой лампу, освещая путь. Казалось, внутри ничего не изменилось. Все вещи стояли или лежали на старых местах. Тогда они начали отодвигать утварь от стен.

Вот! Разбитый кувшин, вокруг разливается масляное пятно.

Часть масла стекала в отверстие. Вентиляционный люк! Теперь его железная решетчатая крышка была наполовину сдвинута.

Куджула посветил вниз лампой. Темная шахта, на дне шумит вода. Тогда он бросил в отверстие черепок – почти сразу раздался всплеск.

– Доставай аркан, – сказал Иешуа.

Привязав один конец веревки к прутьям решетки, он протянул другой кушану. Тот сбросил его вниз, с трудом протиснулся в узкий лаз и начал спускаться. Наконец свистнул, затем дернул веревку.

– Сейчас! – крикнул ему Иешуа. – Сделаю факелы.

Он выдернул несколько сухих веток из вязанки хвороста. Вывалив дрова из мешка, разорвал его на тряпки, вымазал в масле, потом обмотал вокруг хворостин. Цепляясь свободной рукой и ногами за аркан, спустился на дно ганата[186], где ждал кушан. Высота туннеля позволяла выпрямиться во весь рост, а начало и конец скрывались в темноте.

– Куда идти?

– Давай против сквозняка, – предложил Куджула.

Кушан окунул палец в мутный поток и поднял руку вверх.

– Туда!

Как только он это произнес, как в воду свалился аркан. Опешившие кладоискатели подняли головы, вглядываясь в темную дыру над головой. На мгновение в шахте показался чей-то силуэт, но тут же исчез. Раздался знакомый рокот, и решетка встала на место.

3

Друзья брели по колено в студеном потоке, подоткнув полы халатов. Куджула держал лампу над головой. Оставался только один путь – вперед. Шли долго, ноги уже начали неметь от холода. Иешуа вполголоса читал молитву против демонов, имеющих власть над водой и воздухом.

Внезапно сквозняк усилился, теперь он дул сверху. Подняв руку, кушан ощупал стенки вертикальной шахты. Ничего – ни ступеней, ни уступов. Ганат все так же терялся во мраке подземелья.

– Дай топор, – попросил Куджула.

Взобравшись на плечи Иешуа, он вырубил в стене несколько ниш. Лезвие легко дробило мягкий известняк. На голову иудея сыпались каменная пыль и мелкие осколки. Наконец кушан отдал топор другу, а сам полез наверх. Уцепился за край шахты, подтянулся, сразу уполз куда-то в сторону. – Что там? – в нетерпении воскликнул Иешуа, наблюдая за метаниями светлого пятна наверху.

Куджула молчал.

Пришлось крикнуть снова:

– Эй!

Сердце бешено колотилось, он не понимал, что происходит. Прошло довольно много времени, прежде чем показалась голова кушана.

– Тут такое… – голос прозвучал глухо.

– Ты чего не отвечал?

– Прости… не мог, ты сам поймешь.

Сбросив конец аркана, Куджула втянул друга наверх. Оба сидели на полу, не веря своим глазам. В свете лампы вокруг разливалось мерцание, будто ночное небо опустилось в тесный зал, накрыв его ковром из звезд. Груды золотых и серебряных слитков, холмики самоцветов в истлевших мешках, связки ожерелий, кольца…

Клад искрится, переливается всеми цветами радуги. Вытягивают узкие горловины золотые и серебряные сосуды, отсвечивают боками изящные чаши.

Священная утварь Храма!

Иешуа плакал, глядя на сокровища, и мысленно обращался к покровителям со словами благодарности. Сколько крови было пролито захватчиками ради обладания реликвиями иврим! Сколько единоверцев отдали жизни, чтобы собрать, защитить и сохранить их! Теперь – вот они, лежат перед простым иври, которому судьба позволила впервые за века прикоснуться к святыням.

Иешуа в забытьи бросался от предмета к предмету, трепетно гладя их руками, целуя. Казалось, он обезумел от счастья: с губ срывались нежности, словно он разговаривает с любимой. Вот он обнял золотой семисвечник, подаренный Храму Птолемеем Филадельфом. Ахнув, протянул руки к золотым копьям и щитам Давида. Потом метнулся к одной из пяти менор, отлитых из золота по приказу финикийского правителя Хирама.

А это что? Иешуа развязал кожаный мешок,