фактов, уличающих его в шпионаже, у нас нет, – согласился подполковник. – Но, может быть, пока идет предварительное следствие, нам удастся что-то узнать от его коммерческих партнеров и друзей?

– Вот вы и займитесь этим вопросом, – распорядился Баташов. – Не погнушайтесь обратиться за помощью в Варшавское жандармское управление. Я сегодня же поговорю об этом с полковником Стравинским. А что вы думаете о заявлении полковника Мясоедова, касательно заговора в Ставке?

– Абсурд! Полнейший бред, – воскликнул убежденно подполковник. – Для того чтобы хоть ненадолго оттянуть суд, он готов пуститься во все тяжкие…

Баташов хотел возразить этому, довольно скороспелому выводу своего помощника, но, думая о дальнейшей карьере Воеводина, решил не высказывать ему своих подозрений относительно Верховного главнокомандующего, который (он прекрасно это знал) ненавидел своего племянника и, чтобы сохранить за собой власть, был готов на многое. Ненависть его к императору и его супруге особенно остро чувствовались в Барановичах после провала операции под Лодзью и гибели ХХ армейского корпуса. Бывая в Ставке, Баташову не раз приходилось слышать из уст свитских офицеров и генералов скабрезные анекдоты о царице и Распутине. В ходу там были и пошлые карикатуры на царскую семью, которые в большом количестве фабриковались германской разведкой и огромными тиражами сбрасывались с аэропланов на позиции русских войск. Все это вместе взятое было прекрасной почвой для созревания заговора против императора, и вызывало в душе истинного монархиста, верой и правдой служившему Богу, Царю и Отечеству, обоснованную тревогу, которой он не мог поделиться даже с близкими людьми, опасаясь за их судьбу. Не мог он доверить свои подозрения о готовящемся заговоре и начальству, потому что прекрасно знал, что и Рузкий, и Бонч-Бруевич не будут заниматься этим делом, а тотчас оповестят о нем Верховного главнокомандующего, который не остановится ни перед чем для того, чтобы избавиться от излишне подозрительного контрразведчика. Поэтому генерал согласно кивнул.

– Вполне возможно, что ты и прав. Только время все расставит на свои места, – философски заключил он.

В течение нескольких дней офицерами Варшавского жандармского управления были взяты под стражу девятнадцать наиболее подозрительных субъектов из окружения Мясоедова, в том числе его жена, любовница, деловые партнеры и даже проститутка, Алевтина Медыс, неоднократно обслуживавшая его во время частых наездов в Варшаву.

В отличие от других арестованных Алевтина недолго запиралась, признав вскоре факт своего участия в шпионской деятельности. Обо всем этом Воеводину рассказал жандармский полковник Стравинский, который после предварительного звонка Баташова сразу же принял у себя военного контрразведчика.

– Если вы желаете с этой давней пассией арестованного офицера познакомиться, то я распоряжусь, – предложил он, заметив, как напрягся подполковник при вести о германской шпионке.

– Вы меня очень обяжете, господин полковник! – радостно воскликнул Воеводин. – Может быть, мне самому съездить в крепость и побеседовать с женщиной там? – предложил он.

– Ехать вам никуда не надо, – ответил жандармский полковник. – После звонка вашего начальника я подумал о том, что Алевтина вас непременно заинтересует, и поэтому распорядился, чтобы утром ее доставили в управление. Вот вам протоколы допроса шпионки, в одном из которых она упоминает своего куратора на российской стороне границы, некого Франца Ригерта, который является зятем полковника Мясоедова.

После того как Воеводин сделал из протоколов допроса нужные выписки, Стравинский, взглянув на часы, предупредительно промолвил:

– Если у вас больше нет просьб, то мне остается лишь пожелать вам удачи.

После этих слов дверь кабинета бесшумно распахнулась, и на пороге появился адъютант.

– Ротмистр, проводите подполковника в камеру предварительного заключения, к арестованной Медыс.

– Слушаюсь, – щелкнул каблуками ротмистр и, сделав приглашающий жест, направился по коридору, спустился по лестнице на первый этаж, а затем в полуподвальное помещение.

Передав армейского контрразведчика с рук на руки вахмистру, адъютант молча щелкнул каблуками и тут же удалился.

– Прошу за мной, ваше благородие, – глухим, загробным голосом промолвил вахмистр и, гремя довольно внушительной связкой ключей, отворил решетчатую дверь, ведущую в полутемный коридор. – Вам к номеру семнадцатому, – сообщил он, указывая на крайнюю дверь, ведущую в камеру.

Подслеповато щурясь, он нашел в связке нужный ключ и, сунув его в замочную скважину, трижды провернул.

Воеводин не сразу заметил в полутемной сырой комнатушке худенькую, бледную женщину, наряженную в просторную арестантскую одежду. При виде посетителей она резко вскочила с топчана и начала приглаживать рукой свои растрепанные волосы.

– Я буду за дверью, ваше благородие, – сказал ключник. – Если понадоблюсь, стучите.

– Благодарю, вахмистр, – кивнул подполковник и, окинув арестантку любопытным взглядом, сказал: – Разрешите представиться, подполковник Воеводин Иван Игоревич. Как изволите называть вас?

– А что там, – развязно махнула рукой женщина, – зови Алевтиной. Или можешь звать на французский манер – мамзель Си-Си. Под этим именем меня знают посетители заведения мадам Коры.

– Скажите, Алевтина, вам известен Сергей Николаевич Мясоедов?

– А как же. Месяц назад он подарил мне вот это. – Женщина сунула под нос Воеводину руку, на среднем пальце которой красовалось оловянное колечко с мелким, неопределенного цвета камешком. – А как он любил меня, – продолжала Алевтина. – Крепкий мужчина, ничего не скажешь. И щедрый…

– А как вы стали немецкой шпионкой, – прервал Воеводин арестантку, явно соскучившуюся в камере по общению.

– После смерти отца моя мать вторично вышла замуж за немецкого подданого из Тильзита. Все бы хорошо, да отчим начал в отсутствии матери приставать ко мне. А однажды, когда матери не было дома, он меня снасильничал. Не выдержав такого позора, я ушла куда глаза глядят. После долгого скитания меня подобрала мадам Кора. Накормила, отмыла, нарядила в шикарное платье и предложила поработать в своем веселом заведении. И тогда я поняла, что нет правды на земле… Не дашь ли мне, господин хороший, папироски? – неожиданно попросила она.

– Я не курю. А что было дальше?

– У мадам Коры и нашел меня отчим. К тому времени я уже зла на него не держала. Узнав о том, что в заведении мадам Коры частенько бывают русские офицеры, он предложил мне побочный заработок – выведывать у них о том, где они стоят, сколько у них солдат и техники. Все это нужно для одного его знакомого купца, чтобы вовремя подвозить продукты и керосин. Я и поверила. Частенько рассказывала отчиму об откровениях офицеров. Видя, что я не робкого десятка, он познакомил меня с германским офицером, который предложил мне за хорошие деньги выполнять его секретные поручения. Первое время я выполняла роль курьера, передавая записки и документы самым разным людям, проживающим на территории России и Царства Польского. Об этих субъектах я подробно рассказала следователю, и их вскоре всех арестовали…

– Расскажите подробнее о деятельности вашего куратора Франца Ригерта, –