Шрифт:
Закладка:
Если же признательные показания являются признаком «исправимости» преступника, который со временем может вновь стать полноценным членом общества, то Каитаро Накамура — в этом Ёси Сарашима был абсолютно уверен — не заслуживает ни капли снисхождения, поскольку исправление было и остается возможным лишь для тех, кто искренне раскаивается в совершенном преступлении. Таким образом, учитывая неспособность подсудимого прийти к раскаянию, мой дедушка выражал надежду, что наказание будет самым суровым, гарантирующим физическое уничтожение Каитаро Накамуры.
При этом дедушка прекрасно знал, что до приведения смертного приговора в исполнение иногда могут пройти годы. Случается, люди проводят в камерах целую вечность, ожидая, когда меч правосудия обрушится на их голову. А потом этот день настает, внезапно и буднично. И только после того, как человека не станет, близким сообщат о его смерти и пригласят забрать тело.
Эта процедура осталась неизменной, за исключением одной поправки: в наше время пересмотрено отношение к тем, кого называют исключенной стороной: введена система уведомления родственников жертвы, они получили право знать, что произошло с тем, кто отнял у них близкого человека. Теперь мне стало понятно, что означал звонок из пенитенциарной службы министерства юстиции в судьбе Каитаро Накамуры и в моей собственной.
В папке лежал и еще один документ — личное заявление моего дедушки. Я видела, как он сидит за рабочим столом, глядя на исписанные страницы. Все юридические доводы изложены, официальная часть досье завершена. Наконец-то можно ослабить галстук, скинуть пиджак и повесить его на спинку стула. Чай, к которому дедушка так и не притронулся, давно остыл, на поверхности образовалась тонкая маслянистая пленка. Ёси делает глоток, напиток холодный и горький, он рад этому вкусу. Дедушка кладет перед собой чистый лист бумаги и слегка покачивает головой — кипевшая в сердце ярость прошла. Знакомый запах кедрового дерева — запах его кабинета — окутывает Ёси, напоминая о лесистых склонах холмов вокруг Всииику-ры. Он слышит легкие шаги — Рина возвращается с прогулки в лесу. Казалось, будто она и сейчас рядом — наблюдает за отцом. Больше Ёси нечего добавить, у него не осталось ни ссылок на закон, ни юридических прецедентов, но лишь нескончаемое всепоглощающее горе. Он потерял человека, которого любил больше всего на свете и не сумел защитить. Еси знал, что находится один в своем кабинете, Рины здесь нет и больше никогда не будет. И единственное, что он может сделать, — написать правду. Написать ее так, как видит. Правды должно быть достаточно.
ЗАЯВЛЕНИЕ ЁСИТАКИ САРАШИМЫ
Моя дочь Рина была смыслом всей моей жизни.
До рождения внучки я жил только ради нее. Вас как родителя страшит множество вещей, почти постоянно вы пребываете в тревоге за своего ребенка. Едва он начинает ходить, ваше первое желание — оградить его от всех опасностей. И вы делаете это, когда только возможно. Вам хочется, чтобы жизнь вашего ребенка была счастливой, чтобы он никогда не столкнулся с трудностями, с которыми довелось столкнуться вам, чтобы ему никогда не пришлось страдать и чтобы он не совершал тех ошибок, которые совершили вы. И даже когда ребенок совершает свои собственные ошибки, вы все равно стремитесь защитить его, каким бы взрослым он ни был.
Рина мертва. Я больше никогда не увижу ее. Жизнь моей девочки оборвалась. Мы не всегда ладили с ней, но она была замечательной дочерью и хорошей матерью. Она любила своего ребенка и старалась дать Сумико самое лучшее.
Каитаро Накамура забрал у нас Рину. Его руки сдавили ей шею и лишили жизни. Моя дочь не была несчастной, на которую темной ночью напал в переулке бандит или сумасшедший. Нет, Рина находилась дома, в собственной квартире. В то время она приходила в себя после развода и решила поставить дочь на первое место. Рина хотела уйти от Каитаро и попытаться начать все заново — и прежде всего оградить Сумико от влияния человека, которому больше не могла доверять. И поэтому он забрал ее у нас.
Воспоминания о Рине хранятся в глубине моего сердца, они преследуют меня по ночам и ни на миг не отступают в течение дня. Я сильно изменился после ее смерти, я сломлен и раздавлен. Никогда больше я не услышу голоса Рины, зовущего меня из другой комнаты, никогда не почувствую прикосновения ее губ к моей щеке. Никогда не увижу, как вечером она укладывает Сумико спать или учит рисовать — точь-в-точь как моя жена когда-то учила саму Рину. Я больше не могу гулять по пляжу возле нашего дома в Симоде, потому что каждую минуту жду, что послышится шорох ее шагов и Рина побежит ко мне по песку. Моя дочь никогда не станет старше. Не увидит, как ее дочь окончит школу, не отпразднует день ее совершеннолетия. Рины не будет на свадьбе Сумико, и меня, скорее всего, тоже.
Моя жена умерла от рака, когда Рине было пятнадцать. Она остро переживала потерю и знала, что такое расти без матери. Рина никогда не хотела бы такой участи для Сумико. Она мечтала быть рядом с дочерью и пережить вместе с ней самые важные моменты ее жизни. Она хотела, чтобы Сумико чувствовала, как сильно ее любят. И еще много вещей, которые я даже выразить не могу.
Надеюсь, Рина тоже знала, как сильно ее любят Мы так долго жили с ней вдвоем — только я и она.
Я изо всех сил старался воспитывать и направлять ее. И пытался быть ей и отцом, и матерью. И вот теперь история повторяется: я снова должен стать и тем и другим для Сумико. Если сумею.
И, конечно, невозможно отрицать того факта, что я тоже виноват. Виноват в том, что устроил брак Рины. Никогда не прощу себе, что позволил Сато и Накамуре войти в нашу жизнь. Я должен был защитить ее. Должен был спасти мою дочь.
Невероятно, но бывают моменты, когда я ощущаю себя счастливым. Я ловлю себя на том, что улыбаюсь, слушая забавную болтовню Сумико, и получаю удовольствие от простых вещей: забота о внучке, хорошая трапеза. И этого я тоже не могу простить себе. Простить, что я жив, а Рина мертва и что она умерла из-за меня. Хочу надеяться, что ее
