два он идет к нашему дому. Уверенной рукой он постучал в дверь. Когда я впустила его, он, обойдя меня, прошел в коридор и проверил ванную и спальню. Убедившись, что кроме нас двоих в квартире никого нет, уселся напротив меня за обеденный стол.

– Ну, в чем дело? – спросил он.

С его лица как смыло всю теплоту и сердечность, которыми светилось оно в наши прежние встречи.

Я достала Розин дневник.

– Это дневник моей сестры. Тот, что я сделала для нее в лагере. Кто-то вырвал из него последние страницы, поэтому я не знала, о чем были записи в последние дни ее жизни. Но недавно соседка Розы по комнате прислала их мне по почте.

Я достала поддельные странички из дневника, которые аккуратно сложила так, чтобы они помещались в стандартный конверт.

– Тут она пишет, как вы с ней поступили. Шантажировали ее тем, что она сделала аборт. Она ходила по всем знакомым, просила денег, но не смогла собрать столько, сколько вы требовали.

– Вы чего добиваетесь?

Грейвс прожег меня взглядом такой силы, которая в обычных условиях выбила бы меня из колеи. Но не сегодня.

– Еще объявился свидетель. Он сказал, что видел вас с моей сестрой. На станции метро “Кларк и Дивижн”, за мгновение до того, как ее убили.

Грейвс так резко вскочил, что чуть не свалил стул.

– Вы на что намекаете?

Я знала, что ступаю на тонкий лед. Со всей осторожностью мне требовалось доказать, что улик у меня достаточно, чтобы я представляла угрозу.

– Я знаю, что вы солгали коронеру и побудили его исключить упоминание об аборте моей сестры из отчета о судебно-медицинской экспертизе. Вы не хотели, чтобы кто-то заинтересовался этой стороной ее дела.

– Кто такой этот свидетель? А дневник? Это может сфабриковать кто угодно!

Определенно, Грейвс не собирался сознаться ни в одном из своих преступлений. Терпение мое лопнуло, я больше не могла это выносить.

– Вы столкнули мою сестру под поезд на станции “Кларк и Дивижн”, – прокричала я так громко, чтобы и соседи услышали.

Грейвс потряс головой и забормотал ругательства, сначала тихо, а потом в полный голос, так, будто читал заклинание.

– Что-то у вас с головой, и у вас, Аки, и у нее. Никто не велел ей бросаться под поезд, и я ее не толкал. Она сама это сделала.

Я едва успевала осмыслить то, что он говорил. Так, погодите-ка, Роза что, все-таки убила себя? Из-за того, что не удалось достать денег? Или потому, что не могла допустить, чтобы сержант Грейвс безнаказанно продолжал свой шантаж?

Эти мысли совсем меня оглушили, и я упустила момент, когда сержант Грейвс, протянув руку, шустро вырвал у меня конверт с якобы страницами из дневника Розы и тут же спрятал его во внутренний карман своей полицейской куртки.

– Все равно вам никто не поверит. Считайте, что дело о смерти вашей сестры закрыто, мисс Ито, и больше не беспокойте меня, – заявил он и направился к двери.

– Вам это с рук не сойдет!

Отступать я не собиралась.

Грейвс отпустил дверную ручку и повернулся ко мне.

– Я скажу вам то же, что сказал вашей сестре. Если б ее арестовали, дорога в Чикаго вашей семье была бы закрыта. Я мог помешать вам приехать. Но я этого не сделал. – “Благодетель, черт бы его побрал”, – с горечью подумала я. – Вы же понимаете, что в моей власти основательно усложнить вам жизнь, вам и вашей семье. Вы же наверняка не хотите, чтобы что-то случилось с вашими домочадцами, и особенно с вашим отцом. У него, знаете ли, имеются некоторые проблемки с алкоголем и азартной игрой.

У меня холодок пробежал по коже. Похоже, сержант все это время держал нас под наблюдением.

Грейвс ухмыльнулся, как, возможно, ухмыльнулся Розе, когда она сказала ему, что у нее нет денег откупиться от шантажа, и я увидела ее перед собой, как она стоит там, на платформе, и слушает, как Грейвс сулит несчастья нашей семье.

Она была не из тех, кто позволил бы ему победить. Прыгнув под поезд, она разрушила его власть над собой.

Он ушел, дверь неслышно за ним закрылась. Все еще дрожа, я подошла к окну. Убедившись, что Грейвс на улице, открыла наконец шкаф. Скип, друг Дугласа, репортер “Чикаго дейли трибьюн”, стоял там между наших пальто. В отличие от Дугласа, он был плотный, с мясистыми щеками, в измятой и неопрятной одежде. Выйдя на свет, он уселся за стол и сразу принялся торопливо строчить в блокноте. Мешать ему было не в моих интересах, и я пошла на второй этаж за Дугласом, который ждал меня у Харриет.

– Я видел, как он вышел на улицу, – сказал Дуглас уже на лестничной клетке. – Все записали? Признался сержант, что убил Розу?

Я смахнула слезы.

– Это оказалось не то, что я думала, – пробормотала я и потащилась вверх по лестнице.

Дуглас шел сразу за мной.

– О чем ты?

Ах, Роза, зачем тебе было непременно брать все на себя? Но именно так она всегда поступала, несла нашу семью на спине. Для этого даже есть особое японское слово: онбу – короткое, ласковое и сильное. Мама рассказывала нам, что так же делала на рисовых полях ее мать, наша бабушка, которую я никогда не знала. Укладывала маленькую маму себе на спину под кимоно и приматывала особым, длинным-предлинным поясом. С ребенком, надежно примотанным к голой спине, бабушка всегда знала, ровно ли дышит ее дочь и все ли в порядке.

Когда мы пришли, Скип сидел, отвалившись на спинку стула.

– Ну что? – спросил его Дуглас.

Репортер улыбнулся. У него был вид пса, стащившего с хозяйского обеденного стола стейк на косточке.

– Он почти что признал, что шантажировал Розу Ито. И если другие девушки подтвердят, что они жертвы шантажа, у нас будет статья.

– А как же убийство… – начал Дуглас.

Скип покачал головой.

– Нет. Как ни верти, в этом не было смысла. Глупо толкать под поезд источник дохода.

С этим мне пришлось согласиться.

– Да, все за то, что она сама себя погубила.

Вымолвить такое вслух было больно.

– Она сделала это ради нас.

Глава 27

Репортер времени не терял. На той же неделе на первой полосе “Чикаго дейли трибьюн” вышла статья под заголовком “Раскрыт преступный план полицейского шантажа”, подписанная Скипом Купером. Три оставшиеся неназванными особы женского пола и одна средних лет домохозяйка дали показания, в которых указали на сержанта Грейвса. Имя Розы не упоминалось в статье: поскольку ее