Короче, может быть всё это и было – где-то там. А автобус привёз их к серой шестиэтажке, про которую Яков гордо сказал:

- Моя общага.

Оно выглядело получше, чем общежитие Льва в Новосибирске, но, знаете… Америка переоценена.

В холле был сделан хороший ремонт, вместо клеенчатых скамеек (как в его общаге) стояли кожаные кресла и журнальные столики, кафельный пол натерли до блеска, в воздухе витал едва уловимый цветочный аромат, но Лев всё равно пожимал плечами (мол, ничего особенного) и скептически оглядывал идеально ровные аляповатые стены (в красно-желто-оранжевых разводах). Не впечатлила его и информация о тренажерном зале с бассейном в цокольном этаже.

- Подумаешь, у нас тоже есть, - буркнул он.

Уточнять, что почти все тренажеры сломаны, а бассейна нет, Лев не стал.

Когда они поднялись в жилой блок на втором этаже, Лев уточнил:

- С кем ты живешь?

- Один.

- Один? – он подумал, что ему послышалось.

- Да. Здесь живут либо по двое, либо по одному.

- А за какие заслуги ты живешь один?

- Ни за какие. Раньше у меня был сосед, но я решил съехать в одиночную, чтобы ты мог приходить, - он со вздохом уточнил: - Соседу было бы пофиг, но тебе, наверное, нет.

- Не стоило переплачивать, - цыкнул Лев.

- Ты того стоишь.

Яков снова потянулся к нему, чтобы чмокнуть в щеку, но Лев увернулся, хотя они шли в пустом коридоре. Только оказавшись за закрытой дверью комнаты, он расслабился, и когда Яков устало спросил: «Теперь-то можно?», разрешил себя поцеловать.

Комната Якова была скромной: кровать, письменный стол и шкаф – больше ничего. Даже беднее, чем у них в общаге: они вот протащили обеденный стол, телек, холодильник, но в Америке, наверное, с этим строже. В любом случае, даже при такой скудности мебели, выглядела комната богато: без облезлых обоев, скрипучего пола и желтых потеков на потолке.

- Прямо как для людей, - оценил Лев.

Первым делом он изучил карту штата, которая висела у Якова на стене (Власовский сказал, что она там была еще до него, и вообще, они тут все помешанные на своих штатах – гимны надо знать, гербы чтить). Льву это показалось смешным. Он представил, как въезжает в общагу Новосибирска, а там – оп – карта Новосибирской области на стене, вместе со словами гимна и гербом. И с Карасуком, конечно, в который он дротиком пульнул.

Но сейчас этот американский патриотизм был только на руку.

Кампус медицинского университета располагался в Риверсайде, и Лев на секунду потерял дар речи, когда провёл пальцем от этого города к ближайшему мегаполису.

- Это же Лос-Анджелес… - проговорил он.

- Ну… Да, - Власовский, виновато потупившись, встал рядом.

- Это вообще другой город.

- Ага.

- И ты мне этого не сказал.

- Я думал, ты сам знаешь, - он легкомысленно пожал плечами.

Ясно было, что ничего такого он не думал.

- Откуда мне знать? – вспылил Лев. – У меня не висит карта Калифорнии на стене!

- Не кричи, - попросил Яков. – Между Сан-Франциско и Лос-Анджелесом каждый день летает больше десяти самолётов. Это всего один час.

- О, неужели ты настолько разбогател, пока мы не виделись? – иронизировал Лев.

- …и поезда ходят, - продолжал Яков. – Вообще нет никаких проблем, чтобы ездить друг к другу на выходных.

- Пиздец, - Лев ударил кулаком по карте и устало сел на кровать.

Яков уговаривающим тоном заныл:

- Ну, это же лучше, чем то, что было раньше. Это лучше, чем видеться раз в полгода. Разве ты не этого хотел?

- Я не хотел быть один, - сказал Лев самое болезненное из всего, что чувствовал.

Яков замолчал, видимо, смущенный его откровенностью. Подойдя ближе, он обхватил Льва за плечи, прижимая голову к себе, к солнечному сплетению, и мягко проговорил:

- Я тоже очень хочу быть ближе. Но в Беркли нет медицинской кафедры, а в Сан-Франциско только после ВУЗа.

- А почему у вас нет? – сердито спросил Лев, будто Яков был в этот виноват. – Вы ж главный корпус.

- Не знаю, - он вздохнул. – У нас естественные и гуманитарные науки. Физика, химия, литература…

Лев отпрянул, вырываясь из его объятий.

- Литература? В Беркли есть литература?

- Да. А что такое?

- Почему ты мне не сказал?

- А должен был?

Конечно, Власовский не был виноват в том, что ничего не знал: ни про первое стихотворение в день смерти Шевы, ни про все последующие, стыдливо записанные в блокнот, ни про мучительный выбор между Москвой и Новосибирском. Лев никому об этом не рассказал. Но обидно было почти до слёз: как будто жизнь дала ему ещё один шанс одуматься, а он его проглядел.

- Не должен был, - буркнул Лев, отворачиваясь.

- Ты хотел на литературу?

- Ничего я не хотел.

Яков, вздохнув, сел на пружинистую кровать рядом с ним. Примирительно ткнувшись носом в Лёвино плечо (как котята тыкаются в новые предметы), он, взяв его за руку, попросил:

- Давай полежим. Как тогда.

Лев кивнул, загоняя поглубже детскую обиду. Может, Власовский недогадливый дурак, но полежать с ним в обнимку было тогда нужнее всего.

Лев [40-41]

Жилой кампус университета Беркли располагался в часе езды от центра Сан-Франциско, и, к сожалению Льва, весь этот час проходил в подземной одноногой электричке. Он начинал испытывать мрачную тоску по местам, которых никогда не видел вживую: где же Золотые Ворота и Твин Пикс? А кафедральные соборы и башни? Пока единственная башня, которую он увидел: колокольня с часами на территории университета. Но она не очень впечатлила Льва. Он сказал: - Подумаешь, в Петербурге есть похожие.

- Это одна из самых высоких в мире, - уточнил Яков.

- Подумаешь, - повторил Лев, исподтишка оглядывая громадину из светлого кирпича.

Конечно, он лукавил: ничего похожего он нигде до этого не видел, но после вестей о Риверсайде и его удаленности от Сан-Франциско, Лев заранее был недоволен всем.

Они стояли у подножия башни, и Яков, задрав голову, тоном экскурсовода сообщил:

- Среди студентов это самое популярное место, чтобы покончить с собой.

Он хихикнул, а у Льва перед глазами появился Шева. По горлу прошлась судорога, он закашлялся и Власовский, опустив голову, посмотрел на него и чертыхнулся.

-