Вскоре New York Times опубликовала большую статью, посвященную этому выступлению, под заголовком «Немецкий невролог объясняет, почему мы такие нервные» (German neurologist tells why we are so nervous). Ауэрбах показал делегатам, что повседневный шум в США гораздо интенсивнее, чем в Европе, и предложил американцам создать в городах специальные санатории для «тех, у кого сдали нервы». Улицы мегаполисов находятся в ужасном состоянии, продолжает он, а грохот нью-йоркской надземки – источник сильного стресса для жителей города. Высокая интенсивность шума в США является одной из причин того, что нервные заболевания там распространены больше, чем в европейских странах. Запомнилось также его предложение вести в каждом отеле черные списки чрезмерно шумных гостей, с той целью, чтобы эти люди не допускались затем и в другие гостиницы[312].

В конце концов, критики шума не смогли достичь своих целей. Законодательных ограничений шума или не было вовсе, или они не работали. Один из современников пошутил: эти клубы почти всего добились, осталось только справиться с шумом. Затем началась Первая мировая война, и борьба за тишину стала далеко не самым важным делом. Впрочем, Лессинг приостановил деятельность своего клуба еще раньше. Впоследствии он станет одной из первых жертв политического убийства при национал-социалистах. 1 марта 1933 г. он бежал в Чехословакию вместе с женой Адой и поселился в Мариенбаде (совр. Марианске-Лазне). Несколько месяцев спустя он был застрелен местными приспешниками нацистов.

Шум больших городов: спасите наши нервы!

«Ни секунды без какого-нибудь нового неприятного звука! – жаловался в 1908 г. Теодор Лессинг. – На балконе заднего дома выколачивают ковры и матрасы. Этажом выше возятся ремесленники. На лестничной площадке кто-то заколачивает гвоздями ящик – судя по грохоту, окованный железом. В доме по соседству дерутся дети. Они воют, как индейцы, и барабанят в двери. – Далее: – Тысячи дверей хлопают, открываясь и закрываясь. Тысячи голодных людей, рвущихся к власти, успеху, удовлетворению своего тщеславия или самых грубых инстинктов, во всеуслышание торгуются и кричат, кричат и спорят; все городские улицы полны этими дельцами и их шумным стремлением к наживе»[313].

В XX в. человек оставался источником шума номер один, наряду со станками и автомобилями, а больше всего людей было в городах. Несмотря на суматоху, грязь и стресс, они привлекали миллионы новых жителей. Во всем мире население городов росло, а вместе с ним рос шум, кое-где до невероятных значений. К 1950 г. численность населения Большого Нью-Йорка (метрополитенского статистического ареала) увеличилась и достигла 12,3 млн человек, так что он стал самым громким городом на планете. В последние десятилетия XX в. мировой шум переместился к новым центрам. После 1970 г. начала стремительно расти численность населения в мегаполисах Азии, Южной и Центральной Америки. В 1985 г. самым большим городом мира стал Токио с населением Токийской городской агломерации более 30 млн человек – почти вдвое больше, чем в Нью-Йорке. На рубеже тысячелетий многие азиатские мегаполисы преодолели отметку 10 млн жителей, однако столицу Японии не догнал никто. В 2021 г. перечень самых многонаселенных городов мира возглавили Токио (37,3 млн жителей), Нью-Дели и Шанхай; ни один европейский или североамериканский город не вошел в первую десятку.

https://archive.org/details/EDIS-SRP-0158-12

37. Шум прогресса

1908 г. Томас Альва Эдисон, речь на выставке New York Electrical Show

В 1920-х гг. ситуация была прямо противоположной: сильнее всего шумели Европа и США. Немецкий писатель Вальтер Хазенклевер (1890–1940) в своем сочинении «Столетие шума» (Das Lärmzeitalter) вспоминал переход от мнимого спокойствия XIX в. к современности века XX. Конечно, вспоминая добрые старые времена, мы зачастую идеализируем прошлое, однако его слова отразили ощущение многих людей, переживших смену эпох. «В нашем детстве все ездили на велосипедах. Было в основном тихо – если не играл военный оркестр и не праздновали день рождения кайзера. По дорогам катились упряжки и конки; прокладывая дорогу, возницы щелкали кнутами и иногда восклицали “Но!”, телефонов в квартире не было, аппарат висел только в общем коридоре и звонил лишь в исключительных случаях, когда кто-то рождался или умирал»[314]. Хазенклевер переехал в Берлин в 1929 г., и акустические впечатления от мегаполиса заставили его взяться за перо. «Внезапно появилась техника. Новые источники шума возникали как грибы после дождя. Клаксоны и сирены ревели наперебой; дома дрожали, когда мимо проезжал автобус. Гаражи и ремонтные мастерские наполняли улицы оглушительным стуком молотков, а забыться сном мешали трескучие пропеллеры самолетов»[315].

Мало кто страдал от шума так же, как Франц Кафка (1883–1924). В своих дневниках и письмах он многократно жалуется на громких соседей, режущий уши звон церковных колоколов и городскую суматоху. В одной только Праге он более десяти раз менял место жительства, но нигде не нашел покоя. В письме своей невесте Фелиции Бауэр в новогоднюю ночь 1913 г. он писал, что лежал в постели, «брошенный всеми, как собака»[100]. Ему не давали уснуть «бой часов и колоколов» и крики людей на улице[316].

Для Кафки шум был экзистенциальной угрозой, он мешал не только писать, но и жить. Страдания, которые ему приходилось переносить, нашли отражение и в его творчестве. Настоящая акустическая пыточная описана в его рассказе «Большой шум», который был напечатан в 1912 г. в одной из пражских газет. Всего двадцать строк, но сколько в них боли. «Я сижу в моей комнате, в штабной палатке шума всей квартиры… Входная дверь, открываясь, сипит, как простуженное горло, затем, открываясь дальше, поет женским голосом и наконец захлопывается с глухим мужественным стуком, отдающим особой бесцеремонностью»[101][317].

Единственным оружием Кафки в борьбе против шума были постоянные переезды и творчество. Он изливает душу своему дневнику. 30 августа 1914 г.: «Без пятнадцати два часа ночи. В доме напротив плачет ребенок. Внезапно раздается мужской голос, в той же комнате, но так отчетливо, будто он стоит прямо у моего окна. Я готов выброситься из окна, только бы его не слышать»[318]. А вот запись 17 марта 1915 г.: «От шума некуда деться… Время от времени резкий звук из кухни или из коридора. У соседей сверху вчера бесконечно что-то каталось по полу, будто шар для игры в кегли, совершенно непонятно зачем; затем внизу сели играть на пианино… Некоторое время сопротивлялся шуму, затем нервы сдали окончательно, и я лег на канапе. После 10 часов стало тихо, но работать уже не мог»[319].

Писатель Макс Брод (1884–1968) был близким другом Франца Кафки и его товарищем по несчастью. Ему приходится жить в «адском шуме»,