Джемма сморгнула воспоминания и, развернувшись к Куперу лицом, пожала плечами:

– Чуть пониже, чуть поглупее и посимпатичнее.

Купер всмотрелся в нее, так, словно тоже что-то о ней понимал. И знаете что? Джемме это надоело. Пусть понимают о ней что хотят где-нибудь в другом месте, а не в ее гребаной голове.

– Вы не считаете Винсента глупым, – сказал Купер. – Вы всегда считали его… находчивым. Предприимчивым.

– А еще привлекательным. Видел его линию челюсти?

Купер тяжело вздохнул: его раздражала манера Джеммы… Его раздражали манеры Джеммы в общем. Может быть, вся Джемма целиком. Ее это не смущало: раздражение – самая частая реакция, которую она вызывала у окружающих. Куперу просто повезло в начале, когда она была дезориентирована и не понимала, что происходит. Он еще будет вспоминать это время с ностальгией – Джемма билась об заклад.

– Вы расстались после того, как…

– О боже, не начинай, – запрокинула голову Джемма со стоном. Потом сказала: – Давай так: да, это галерея паршивых моментов, но это моя галерея, – она ткнула пальцем в себя, а затем и в него, – и ты можешь комментировать ее, только если покажешь мне свою. Честные сделки, – она щелкнула пальцами, – помнишь, Тедди?

Его лицо окаменело.

– Я же сказал…

– Милый, – Джемма закатила глаза, – да мне плевать, что ты сказал. Ты что, еще не понял?

– Вам не удастся вывести меня из себя.

– Вот те на. Странно, ведь до этого мне отлично удавалось.

– Роген…

Что-то за его спиной изменилось, и взгляд Джеммы скользнул Куперу за плечо. Я ненавижу больницы, сказал он. Да. Ты их ненавидишь. И вот почему.

– Ты застрял здесь? – спросила она, продолжая смотреть ему за спину. – Как и Брайан.

Купер в недоумении сдвинул брови:

– Мы все застряли здесь.

Джемма медленно покачала головой:

– Я не про Глеаду.

И, наконец сообразив проводить ее взгляд своим, Купер обернулся.

Брайан Суини – десятилетний, тощий, с вихрастым светлым чубом и очень, очень несчастный – расположился на пластиковом сиденье вдоль стены. Частный госпиталь снова изменился, на этот раз превратившись в совсем незнакомую Джемме больницу.

– Нет, – беспомощно вырвалось у Купера. – Не надо.

Пальцы Брайана постоянно двигались: он то ковырял ногти, то сжимал свои руки, то до хруста выгибал суставы. Смотрел он при этом только на дверь палаты прямо напротив него. Так продолжалось до тех пор, пока мужчина, сидевший рядом с ним, не положил свою руку поверх его. Брайан остановился и вскинул на него взгляд.

– Все хорошо. – Мужчина сжал его руки. «Это его отец, – вспомнила Джемма. – Мистер Суини. Джонатан? Джеффри? Джеймс, точно. Джеймс». – Но не надо плакать сразу, как зайдешь, хорошо? Он многое пережил. Не нужно заставлять его волноваться.

Брайан кивнул и хотел что-то сказать, но в этот момент в коридоре появился молодой приятный врач; Джемма сделала шаг к стене, чтобы пропустить его, хотя какая-то шальная мыслишка о том, что она может проходить сквозь предметы – наверное, – уговаривала ее встать прямо посредине коридора.

– С ним ведь все в порядке? Нам позвонили, и мы тут же приехали… Жена подъедет позже… – поднялся с места мужчина. Брайан же остался сидеть, вцепившись в кресло.

Доктор мягко улыбнулся:

– Он очнулся вчера, так что сейчас уже в состоянии принимать посетителей. Удивительный случай, – покачал он головой, – как же ему повезло!..

Джемма начала догадываться, что здесь происходит, и, как и Брайан, тоже посмотрела на дверь. Потом на лицо Купера. То, бледное и испуганное, застыло, как гипсовая маска. Он попросил:

– Роген, не нужно.

– Почему? – спросила Джемма, не отвлекаясь взглядом от разворачивающейся истории. – Твоя галерея выглядит не хуже моей.

– Прекратите, – сипло сказал он. – Так нельзя.

– Пойдешь сам или с папой? – тем временем ласково спросил доктор.

Брайан неуверенно поднялся с кресла, и его пальцы снова начали жить собственной жизнью. Действительно, Джеймс не зря сказал про слезы: малец выглядел так, словно готов разрыдаться.

– Иди, – подбодрил его отец. – Ему сейчас нельзя принимать много людей сразу. Я тут подожду.

Доктор положил руку мальчику на плечо, подводя его к двери, и улыбнулся:

– Я не буду заходить, побудьте вдвоем. Ему сейчас очень нужны друзья.

И открыл дверь.

С того места, где стояли они с Купером, Джемма не могла полностью увидеть, что там, внутри палаты. Она рассмотрела аппаратуру, кусочек кресла, часть больничной койки, чьи-то ноги под одеялом. Нужно было сделать всего пару шагов, чтобы разглядеть палату целиком.

Увидеть мальчика на больничной кровати.

Узнать, что с ним произошло.

Джемма сделала половину шага – вдвое меньше, чем нужно, – когда Купер сжал ее локоть. Она обернулась.

– Пожалуйста, – сипло сказал он, глядя ей в глаза. – Не надо. Пожалуйста.

Она должна надавить. Должна проигнорировать его слова, пройти мимо, не обратив внимания на его руку. Должна узнать, должна вытащить из этой бесконечной череды снов все его скелеты, препарировать его прошлое, отыскать ответы. Должна найти его.

– Я не могу, – сказал Купер едва слышно и закрыл глаза. – Не могу…

Не могу сказать.

Не могу туда пойти.

Не могу на это смотреть.

Не могу. Не могу. Не могу.

И тогда Джемма сдалась.

Она повторила за ним: закрыла глаза и долгие секунды ждала, пока наконец не услышала потрескивание языков костра. Не услышала скрип старого поместья. Она позволила этим звукам вернуть ее туда, где они были в безопасности, – мысль мелькнула и пропала, уносимая сном, – и только тогда открыла глаза.

Купер все еще был перед ней и все так же держал ее за локоть. Глаза у него все еще были закрыты. Сейчас, освещенные костром, черты его лица горели скорбью и чувством вины. Он не был красив, но, когда хмурая маска спадала с него, эмоции раскрашивали невзрачные черты, делая их выразительными и живыми.

– Посмотри на меня, – сказала ему Джемма.

Купер открыл глаза. Сейчас костер не оставлял в них золота: они были серыми, прозрачными, как стекло.

– Ты ненавидишь больницы, – сказала она.

Как и вы.

– Ты кого-то похоронил.

Вы кого-то похоронили.

– Кто-то зовет тебя из-за двери.

Кто-то зовет вас из-за двери.

– Поэтому это я? – спросила Джемма. – Купер? Потому что мы похожи?

Кажется, он не ожидал этого вопроса. Или, может, его удивила эта мысль: он отпустил ее руку, задумчиво сжимая и разжимая ладонь, словно та затекла. Потом кивнул.

– Думаю, да. – Лицо его вернулось к привычной серьезности, пряча от глаз Джеммы открывшуюся уязвимость. – Проникновение легче, если мы… резонируем.

Что ж. Джемма отвлекла его внимание:

– Фраза, которую можно сказать и во время вторжения в чужую голову, и во время секса.

– Роген. – Купер закатил глаза. – Вы всегда неуместно шу…

Она положила руку ему на грудь.

Купер ошеломленно замер. Да, она застигла его врасплох. В его удивлении было намешано столько чувств! Страх, неверие, отторжение, вина, вина, вина. В чем ты виноват, Купер?

Каждый удар сердца пульсировал на кончиках ее пальцев. Купер попытался отвернуться, спрятаться от нее, но Джемма не дала ему этого сделать. Посмотри на меня. Посмотри! И, когда он посмотрел, она спросила:

– Шахты, Купер? Вниз – это в шахты?

Они смотрели друг на друга, и Купер в этот момент выглядел неожиданно уязвимо. Чувство вины, стыд. Я не хочу этого делать.

Не хочешь делать чего?

Пожалуйста, не нужно! А потом Купер изнутри закусил губу – сильно вцепился зубами, так, что Джемма сама почувствовала боль.

Ведомая странным чувством – сочувствие ли это было, или она понимала его, или жалела, Джемма не знала точно, – она убрала руку с его груди и дотронулась до лица, как если бы могла стереть с него эту вину. Стянуть ее, скомкать, выбросить.

Купер прикрыл глаза, позволяя ее жалости себя убаюкать. И тогда Джемма сказала:

– Я иду за тобой вниз.

– Э-э-э… Так, – сказал Норман неуверенным тоном. – Это очень мило… Ну и, по крайней мере, куда