Чернокниг метнулся к окну в надежде хотя бы увидеть призрачно-зеленый огонек, но его и след простыл.

— Думаю, теперь все по-честному, — хмыкнул Шляпс.

Лучший свадебный церемониймейстер всех семи городов отвернулся от окна, и Октава увидела, как глаза его вновь пожелтели. Ничего не сказав, он просто вышел из обеденного зала. Спустя пару минут хлопнула дверь, и Шляпс увидел удаляющуюся фигурку Честера из окна второго этажа.

— Ну, теперь точно все, — улыбнулся своей неулыбчивой улыбкой люминограф и полез во внутренний карман пиджака, вытащив пузырек. Он светился призрачно-зеленым.

Октава от удивления рот открыла.

— Но вы же только что…

— Я выкинул пузырек с порошком, Октава, — удивился Диафрагм такой реакции. — Я думал, вы догадались.

— Нет, но…

— Ладно, пойдемте за стол. А то гости уже заждались.

И счастливейший из дней — такой странный и словно бы расколотый в середине — продолжился.

Омлетте́ кое-как дотащился до улицы, и дышать сразу стало легче. Никто даже не заметил, как он ушел — его минута славы кончилась разочарованием. Бывший муж Крокодилы не слышал, как разбилась потом сзади банка, но возвращаться никуда уже не собирался.

Жизнь внезапно стала пустой, как дырка от бублика — точнее, она всегда была такой, но сейчас Омлетте́ это осознал. Он несчастен, но теперь не сможет сделать несчастным другого, чтобы заполнить эту ноющую пустоту, которую всегда приходиться чем-то заделывать, но тут каждый поступает, как ему виднее: кто-то выбирает работу, кто-то — творчество, кто-то — бесконечные ворчания. Бывшему мужу Крокодилы поплохело пуще обычного, ладони словно окунули в воду — так сильно они вспотели, — тело трясло, монокль выпал, и теперь держался только на цепочке. Даже грива с бакенбардами дрожали.

В животе у Омлетте́ что-то порвалось, лопнуло, сломалось и, уже не прячась от посторонних взглядов — к чему теперь? — он еле-еле добрался до дома, захлопнул за собой дверь, не раздеваясь лег на кровать и умер.

А голем молча стоял в углу, смотря на этот финал, но ничего не понимая.

Никак иначе это закончиться и не могло.

Несмотря на маленькую заминку, про которую все быстро забыли — подумаешь, чуть не задохнулись непонятно от чего, ерунда какая, — свадьба отгремела на ура: громко, сытно, весело, хоть никакого мужа и в помине не было, вот случится же такое раз в никогда (это даже не фигура речи). Усталые гости с набитыми животами, распухшими головами, но поющими душами стали расходиться и разъезжаться. Не многие с этим делом торопились, потому некоторым приходилось очень тонко и очень вежливо напоминать, что уже пора, дело к вечеру, скоро совсем стемнеет… В общем, хозяева пытались сделать примерно то, что делают люди, приучая кошку к туалету — заставить наглое существо, которое не замечает никого кроме себя, идти против своей воли и слушать какого-то наглеца. Но, если гости совсем уж наглели, помогал люминограф, методы которого были драконовыми — он просто предлагал выйти подышать воздухом, а потом захлопывал дверь, и гости, после долгого ожидания и бесконечного трезвона в магический звонок, расходились, ворча на Шляпса, но радуясь, что получили свои люминки, и теперь будет, что показать знакомым.

Дело шло к вечеру. Опьяневшее солнце, будто тоже гулявшее на свадьбе, повалилось на бок, засветив своим покрасневшим носом — Хрусталия заиграла сверкающими образами, превратившись отнюдь не в театр теней, а в театр света. Все вокруг стало каким-то гранатовым, мягким и словно бы готовым растаять от любого касания — город несло на прибойных волнах ночи в глубины красочных снов, которые всегда ждали с удовольствием.

Вот и Бальзаме, пока брел домой на нарастающей волне грядущей ночи, смотря по сторонам, желая растворится в теплом воздухе и сверкающих зданиях, плыл навстречу снам — свадьба вышла просто замечательной, к тому же, все нахвалили его платье и, о чудо, даже оставили несколько заказов. Грядущие сновидения могли стать отличным источникам вдохновения.

Кутюрье прекрасно провел время, но понимал, что бедняге Честеру, который так старался, а потом куда-то исчез, было совсем худо — затея с «Почтой духов» провалилась, но что поделаешь… Вот Бальзаме Чернокниг задним числом и подумывал, что утром надо будет навестить брата — взбодрить, поговорить и, возможно, придумать, как создать «Почту духов» в другой раз.

— А сейчас, — думал кутюрье, — пусть поспит. У него был тяжелый и нервный день.

Бальзаме добрел до дома, открыл дверь, поднялся на второй этаж и хотел уже было скинуть парик, но увидел фигуру, сидящую в кресле и смотрящую в потолок.

Каково было его удивление, когда он понял, что это Честер — ну, теперь хотя бы утром никуда идти не надо.

— Честер, свадьба была прекрасно-невероятно-восхитительной, хоть и без мужа! — решил подбодрить кутюрье брата. — Мне очень жаль, что так вышло с «Почтой духов». Но ты, главное, отдохни! Может, получится в другой раз…

Лучший свадебный церемониймейстер всех семи городов ничего не ответил — просто продолжил смотреть в потолок желто-красными глазами.

Бальзаме распереживался.

— Ты себя хорошо чувствуешь? Может, чаю?

— Я же рассказывал тебе, как убил ее? — осведомился церемониймейстер, не меняя позы.

Кутюрье похолодел.

— Ты о чем таком говоришь, Честер!

— О жизни. Я рассказывал тебе, как случайно убил ее… это было ужасно, и это все испортило, — свадебный церемониймейстер повернул голову в сторону брата. — И ты все испортил, Бальзаме.

— Честер! — ахнул кутюрье. — Я ничего не делал!

— Ты рассказал об этом Шляпсу, которому понадобился назад свой дух-пикси, которого он просто… отпустил, Бальзмае. Это была последняя надежда. Если бы ты просто мог помолчать.

— Но я же говорил тебе, что он…

Предложение оборвалось на полуслове, потому что Честер встал с кресла, и Бальзаме наконец-то увидел его желто-красные глаза, смотрящие не на человека, а сквозь него — словно бы вся желчь стеклась к зрачку.

— Из-за тебя, дорогой братец, — проскрипел церемониймейстер, — не будет никакой «Почты духов». Не будет.

— Честер, спокойней, ну это же не последняя твоя свадьба. Давай я все-таки налью тебе чаю…

Но Чернокниг уже не слушал. Внутри него наконец-то в полную мощь завелась машина, которая включилась еще когда тот случайно прихлопнул жизнь — Честер почувствовал, как щелкнул адский рычажок, и испугался. Церемониймейстер не хотел, чтобы события обернулись так, но понимал — к этому все так или иначе придет. Машина — древний инстинкт, хранившийся внутри — заработала, эта законсервированная и спрятанная в погребе души банка открылась, и ее уже ничто не могло закупорить. Демоны — не какие-то абстрактные черти с вилами, а человеческие демоны — заплясали, задергались и начали требовать жертву, как старые боги когда-то просили крови, чтобы потом, на жутком пиру, упиваться ею, проливая через край, и захлебываться в человеческих жертвах…