С этими словами Матильда убежала сосать информацию из другой старой знакомой, а люминограф наконец-то смог расслабиться. Но недолго было его счастье.

— А, господин Шляпс, как хорошо, что я на вас наткнулся! — хлопнул в ладоши Честер, появившись словно из ниоткуда. — Хотел попросить вас начать делать люминки, когда все будут смотреть спектакль — представьте, какие эмоции, как все потом будут довольны!

Церемониймейстер причмокнул. В ответ Диафрагм просто сухо кивнул головой, сверкнув залысиной.

Честер недовольно нахмурился.

— Что-то вы какой-то хмурый. Как ваше настроение?

— Как обычно, — признался Шляпс. — Паршиво.

— А очень и очень жаль! Кстати, вам идет этот пиджак, вы в нем смотритесь ну совсем иначе, — улыбнулся Чернокниг. Вышло весьма издевательски. — Так что выше нос, господин Шляпс! Сегодня счастливейший из дней!

— Интересно, для кого? — люминограф посмотрел церемониймейстеру прямо в глаза.

Честер знал, что Шляпс знает, а Шляпс знал, что Честер знает — и оба решили не показывать виду, что знают то же, что знает собеседник. А может, они уже просто запутались, кто что знает, а кто чего не знает.

— Для всех присутствующих, — выкрутился Чернокниг. — Ладно, оставлю вас, дуйтесь дальше, но не забывайте готовиться — начнем уже совсем скоро!

И лучший свадебный церемониймейстер всех семи городов ускакал.

Первое время Омлетте́ пытался прятаться от солнца, ведь оно почти наверняка следило за ним — но, поняв тщетность своих попыток, перестал заниматься ерундой, лишь иногда искоса смотря в сторону светящегося шара, словно бы ожидая, что тот внезапно возьмет и моргнет.

Омлетте́ с трудом дотащил себя до начала Метафорической Улицы: бывшему мужу Крокодилы тяжело дышалось от расшалившихся нервов, руки потели, а ноги превратились ни то в веревки, ни то в сардельки, но, одним словом, основную свою функцию практически не выполняли, отчего Омлетте́ и не шел, и не полз, и не тащился, а двигался какой-то походкой, название для которой еще просто не придумали.

Как только мужчина с огромным аляпистым бантом увидел дом, где и сам когда-то жил, ему — в смысле Омлетте́, а не дому — поплохело. Благо, рядом оказались перила какого-то крылечка, о которые мужчина облокотился.

— Нет, — подумал он. — Я должен дойти. Иначе свадьба состоится.

Подняв себя этими мыслями, которые в голове его сверкали мужеством и отвагой, хотя их там было кот наплакал, Омлетте́ кое-как все же доплелся до дома Крокодилы.

Прибывали последние гости. Мужчина, воспользовавшись этим, скользнул в поток людей и зашел внутрь, зачем-то прищурившись.

Когда он открыл глаза, увидев интерьер дома, на него нахлынули сладкие воспоминания: о там, как он здесь сам когда-то жил, как ему было хорошо, как можно было купить практически все, что угодно, и жизнь казалась одной большой бадьей кипящего масла, в котором Омлетте́ катался сырным шариком, жирея и жирея. Образно говоря — на деле, бывший муж Крокодилы был одним из тех людей, которые могут есть тоннами, а фигуре — хоть бы хны, и иногда даже кажется, что у них все совсем наоборот: чем больше едят, тем стройнее становятся.

Воспоминания горным потоком нахлынули на бедную, не готовую к такому потоку информации головушку Омлетте́. Тот чуть не расплакался — хотя сам так и не понял, из-за чего.

Справившись с этим мозговым наводнением, мужчина с шикарной светлой гривой стал вспоминать, где бы можно притаиться. Думал он, видимо, слишком долго, потому что один из гостей подошел к нему и спросил:

— С вами все в порядке?

А потом поспешно добавил:

— Мне кажется, или мы где-то с вами виделись?

Омлетте́ вынырнул из мыслей, резко сунул руку во внутренний карман — так, что гость аж отпрыгнул в сторону — и колеблющимся, как тектоническая плита во время землетрясения, голосом, пропищал:

— Нет, абсолютно точно нет! Простите, меня ждут…

Бывший муж Крокодилы спешно скрылся, забежав в ближайшую комнату.

Волей обстоятельств, этой комнатой оказалась гостиная, где приглашенные рассаживались на стулья около импровизированной сцены.

И тут Омлетте́ вспомнил.

Ладони вспотели еще больше. Мужчина, боясь быть замеченным, даже согнулся в три погибели, не догадавшись, что так он станет только заметнее. Но судьба, похоже, благоволила Омлетте́. Тот без лишних хлопот добрался до люка, из которого сейчас змеями вылезали трубки — бывший муж Крокодилы припоминал, что раньше такого не было.

Оглядевшись по сторонам, мужчина открыл люк, спустившись вниз, в темный подвал.

И только потом сообразил, что без магической лампочки дальше своего носа он там ничего не увидит, да и это — с трудом.

Честер измазал все пальцы в апельсиновом масле, но оно того стоило — теперь ничего уж точно не могло пойти не так, как в тот раз, потому что сейчас он смазал маслом само полое украшение в платье, а только потом поместил туда жизнь, пикси-духа, вновь закрыв украшение.

Тонкие струйки дыма от ароматических, с запахом того же апельсинового масла свечей, витыми талиями вздымались в воздух, и церемониймейстер с удовольствием вдохнул этого дыма — потом закашлялся, пожалев.

Не переставая кашлять, он позвал мадам Крокодилу. Та вновь завороженно посмотрела на светящуюся часть платья, а потом, когда Честер вышел, позвала Октаву на помощь. Вместе они смогли побороть наряд намного быстрее, чем в прошлый раз.

Крокодила младшая очень настороженно смотрела на светящееся украшение.

— Что-то случилось? — поймала ее взгляд Аллигория.

— А? Нет, нет, все хорошо, — отмахнулась Октава. — Просто я переживаю.

— Из-за господина Пшикса?

— Что? Нет! — вскинула руки девушка, словно отмахиваясь от невидимых бесов. — Вовсе нет! Из-за свадьбы.

— Ну, не переживай, все будет хорошо. Свадьба ведь у меня, а не у тебя.

— Вот поэтому я переживаю, — прошептала Октава. Мама этого не услышала.

— Господин Чернокниг! Мы готовы!

Честер словно бы стоял на низком старте, и тут же распахнул двери в комнату.

— Превосходно! — послал он воздушный поцелуй в сторону Аллигории. — Выглядите сногсшибательно! Идемте, все уже заждались, расселись по своим местам. Ваш счастливейший день скоро начнется!

Лучший свадебный церемониймейстер всех семи городов подхватил мадам Крокодилу за руку, а вторую предложил Октавае. Та отказалась, но нашла вполне мягкие слова, чтобы ответить на непонимающий взгляд Честера:

— Это мамина свадьба. Идите. А я прямиком за вами.

Чернокниг такой ответ принял, кивнул, и они с Аллигорией начали спускаться. Октава закрыла дверь в мамину комнату, отправившись следом. Ей показалось, что они преодолевали лестничный пролет целую вечность, хотя обычно, когда она бежала в ванную, боясь не совпасть со своим идеально выверенным графиком, и педантичность в ее крови буквально закипала, Октава преодолевала этот пролет за мгновение.