— Просто… — проговорила невеста без мужа. — Я посчитала, что свадьба может пройти и без нового жениха… Просто свадьба, это же праздник — а мне хотелось устроить какой-нибудь хороший праздник, чтобы всем было хорошо, чтобы…

Тут Аллигория начала задыхаться и кашлять. У Честера и Диафрагма тоже запершило в горле, а потом жадно вдыхать принялись абсолютно все гости.

Воздух загустел.

Омлеете словно выключился — обвис, тяжело дышал и механически спускался со сцены, еле-еле бредя куда-то вперед, смотря в пустоту и не обращая внимания ни на что. Он просто шел, а на глазах выступали слезы: ни то от нехватки воздуха, ни то от душевной травмы, которую он только что перенес. Никакого мужа, никакого мужа… как же так? Значит, никто не будет счастлив, пока он — несчастен?..

Впрочем, все эти мысли накрошились в причудливый салат, который, возможно, когда-нибудь назвали бы «Салат Омлетте́», подавая бы в самых дешевых забегаловках.

Бывший муж Крокодилы задыхался, но шел вперед, словно и не обращая внимание на столь пустяковое обстоятельство, как нехватка воздуха.

Октава не приходила в себя, пока не закашлялась и не заметила, как все вокруг стали жадно хватать ртами воздух. Девушка глянула на банку в руках Пшикса и увидела, как черных пятен стало в разы больше, они пенкой вываливались за края. Некоторые уже разлетались по углам, при этом сама жизнь давно перестала появляться.

Воздух уже не просто загустел, он начинал становиться каменным, непробиваемым.

— Глиц, — просипела девушка, схватив пиротехника за руку.

Тот, конечно же, понял ее.

Он вылез из люка и, вдыхая так глубоко, как только можно, поплелся к окну, обхватив обеими руками банку.

Теперь-то Честер, конечно, заметил его, побагровев. Он готов был разразится тирадой проклятий, но слова душили, стягивали горло, и церемониймейстер мог лишь махать руками. Чернокниг попробовал двинуться с места, но не особо в этом преуспел — большие шаги делать не выходило, а уж бежать — тем более.

На глазах Честера рушился счастливейший из дней. Счастливейший из его дней.

И тогда он прыгнул.

Накидка раскрылась в воздухе, как перепонки белки-летяги, но аэродинамики, конечно, не придала. Тем более, что прыгнуть как следует не получилось, воздух практически полностью откачали, вместо него все вокруг заполнилось не просто битым стеклом, а цементом, который скоро должен застыть.

Глиццерина Честер все-таки задел.

Тот споткнулся, но упал не сразу — если слегка замедлить действие, то выйдет, что пиротехник балериной полетел вперед, не выпуская из рук банку, но не выронил ее.

Пшикс ударился о подоконник, освободил одну руку и распахнул окно.

Банка с жизнью и смертью вылетела из рук.

Но пиротехник вовремя успел толкнуть ее в сторону окна, как мячик, и та, ударившись о раму и дзинькнув, вылетела на улицу.

Хруст, треск — и она разбилась.

Тогда-то гости наконец обратили внимание на пиротехника, уже свалившегося на пол.

Воздух постепенно возвращался. Все начали заглатывать его, пытаясь задействовать и нос, и рот одновременно.

Честер Чернокниг не был исключением — надышавшись, он смог подняться и метнулся к окну, выглянув наружу.

Сотни призрачно-зеленых точечек жизни, пикси-духов, поднимались вверх от осколков и разлетались во все стороны — апельсиновое масло уже не помогало, слишком мало его было на улице. За жизнью сперва гнались черные точечки смерти, но, когда пикси-духи стали разлетаться во все стороны, и их концентрация в одном месте уменьшалась, светящаяся смерть просто начала исчезать — компенсировать больше было нечего.

Кто-то положил руку на плечо Честеру. Тот подумал, что это Бальзаме, и оглянулся.

Шляпс ухмылялся.

— Ничего, — постучал он Чернокнига по плечу. — Это пройдет, не переживайте. Ну не получилось — и ничего страшного, правда?

Честер ничего не ответил — это был абсолютный, тотальный провал. И ладно с ней, со свадьбой без жениха, но вот «Почта духов» … А еще этот идиот-люминограф смотрит и ухмыляется.

Диафрагм, тем временем, отошел чуть в сторону, подняв светопарат. Вспышка — из прибора вылезла люминка, которую Шляпс тут же вручил церемониймейстеру.

— Вот, — сказал люминограф. — На память.

И, подсобив Глиццерину, чтобы тот поднялся, ушел.

Лучший свадебный церемониймейстер всем семи городов взглянул на люминку, где в негативе проявлялся он — поверженный, проигравший, выглядящий так жалко и немощно, как не выглядел никогда.

Не разбил он ее сразу же только из приличия.

Октава и подошла к маме, схватив ее за руку.

— Что это было, дорогая? — посмотрела на нее Аллигория.

— Это был… папа, — ответила Октава со слезами на глазах. — Почему ты мне ничего не говорила? Про свадьбу.

— Хотела, чтобы у тебя тоже был просто праздник, — ответила та, а потом вернулась к первой части фразы дочери. — Нет, я не про это. Я про… удушение. Ты же почувствовала?

— Да! — воскликнула тетушка Матильда, подумав, что обращаются к ней. — Я чуть не померла…

Крокодила младшая прикинула, что бы сказать — и сообразила, как только посмотрела на сияющую в украшении жизнь.

— Видимо, эта алхимическая смесь, — Октава дотронулась до украшения, — оказалась не столь безопасной.

— Какой кошмар! Мы можем с этим что-то сделать?

— Да, — улыбнулась девушка. — Пойдем наверх, уберем это свечение.

— Да, конечно… только вот, — Аллигория обернулась. — Господин Чернокниг, не пора ли приглашать гостей к столу?

Ответа не было. И Честера тоже.

— А куда пропал господин Чернокниг? — выпучила и без того большие глаза Крокодила старшая.

— Наверное, побежал проверять, все ли так на столе, — сказал подошедший Шляпс. — Предлагаю всем продолжить этот праздник! И даже… эээ… без жениха. Думаю, еда скрасит его отсутствие.

Все успели проголодаться — еще бы, после такого перенесенного стресса — и встали с мест.

Люминограф ткнул потирающего ушибленную руку Глиццерина.

— Господин Пшикс, — шепнул Диафрагм. — Поднимитесь наверх, скажите, чтобы накрывали на стол. Думаю, господина Чернокнига мы сегодня уже не увидим.

В обеденном зале образовался жутчайший интершум, собранный из смеха, сплетней гостей, разговоров и даже случайных звуков, доносившихся с улицы. У этого фонового шума не было смысла, его можно было понять, только если препарировать каждую отдельную мелодию, ноту этого пьяного оркестра шизофреников и отнести ее в тихую, желательно изолированную комнату.

Но пикси-дух (или же жизнь) все понимал — слышал каждую отдельную фразу, запоминая. Можно узнать все обо всем не утруждая себя, а просто запустив к гостям одну светящуюся призрачно-зеленым точку (хотя, для подстраховки лучше конечно несколько).