Омлетте́ замялся, решая, что же делать — времени у него оставалось не так много.

Кто-то спрыгнул вниз. Мужчина опять прижался к стенке в надежде, что та его каким-то образом замаскирует.

Но Омлетте́ не заметили.

Тогда, в порыве страха и адреналина, бывший муж мадам Крокодилы решил, что использует карамель потом, а сейчас просто набросится на незваных гостей, собьет их с ног, выпрыгнет наружу, и тогда свадьбе придет конец.

За своими размышлениями Омлетте́ совсем не расслышал очередного «Пинь-пон-пиньг-понг!», ставшего гимном этого дня, и не увидел маленькую, размазанную, светящуюся черным среди призрачно-зеленого точечку, тоже не похожую на простого жука.

А заметить, по-хорошему, надо было.

— Как красиво… — прошептала Октава, когда ее взгляд невольно упал на единственный источник света в подвале — на банку, полную светящейся жизни, которой становилось все больше и больше. — И как… ужасно.

— Здесь так жутко пахнет апельсиновым маслом, — заметил Глиццерин, тоже смотря на банку жизни.

— Сегодня им пахнет везде. Видимо, какие-то очередные фокусы Честера.

— Итак, сейчас банка наполнится еще немного, я беру ее, вылезаю и выбрасываю, а ты, пожалуйста, оставайся тут, хорошо? — продекламировал Пшикс с весьма серьезным лицом, но в темноте этого, увы, видно не было, а света от жизни не хватало, чтобы осветить его или Октавин силуэт.

Но девушка не ответила.

— Пока, кстати, ничего страшного не произошло, — добавил Глиццерин.

Крокодила младшая все еще молчала.

— Октава?

— Смотри, — протянула она и ткнула пальцем в нужном направлении — пальца пиротехник, конечно, не увидел, но сразу сообразил, куда смотреть.

Среди призрачно-зеленых точек появилась черная, отчетливо видная на столь ярком фоне. А потом, с уже привычным звуком рождения жизни, но сопровождаемым треском, появилась еще одна такая же.

— Что это такое? — наконец-то смогла выговорить Октава.

— Похоже, то, о чем говорил Шизанте. Это смерть.

Черные точечки прибывали с бешеной скоростью, словно бы рождая одна другую, смешиваясь с призрачно-зеленой жизнью в одну неделимую массу…

Честер не догадался, что, насильственно генерируя жизнь, мы открываем потаенную калитку куда-то туда, и самое забавное — никто не знает, куда — туда. За этой неизведанной дверцей ждет бог весть что, и смерть — самое безобидное, что может вырваться за пределы этой шальным ломом открытой калитки, ведущей определенно в места за гранью нашего понимания.

Воздух в подвале принялся густеть в буквальном смысле этого слова — он становился тяжелым, кололся при попытке вдохнуть.

Октаве и Глиццерину стало тяжело дышать.

— Это… из-за смерти, да? — спросила девушка, задыхаясь.

— Похоже, да, — выдавил пиротехник. — И это ее еще немного… но она так быстро появляется!

— Надо что-то делать! — попыталась прокричать Октава, правда получился у нее лишь тихий хрип.

Но что-то случилось само.

Когда Омлетте́ начал задыхаться, то понял — нужно действовать. В суматохе бушующих мыслей и страхов он даже не узнал голоса родной дочери, лишь понимал, что сейчас здесь находятся два ненужных человека, которые могут заметить его, и надо с ними что-то делать, а потом выбираться.

Он приготовился, как кот перед прыжком за мышью — только вот проблема заключалась в том, что кота по имени Омлетте́ всегда кормили мягким домашним кормом, а охотиться он никогда не удосуживался.

Бывший муж Крокодилы хотел издать истошных крик, но из-за загустевшего и колючего, причиняющего боль воздуха, лишь прохрипел, запутался в трубках, споткнулся и полетел вперед, повалившись прямо на приборы.

Трубки слетели с насадок. Дым начал заполнять подвал.

— Что это было?! — прохрипела Октава. — Тут кто-то есть!

Дым стремительно вырывался из бронзовых приборов.

— Надо срочно выключать дым-машины! — медленно, с трудом произнося каждое слово, ответил Пишикс, на ощупь став искать рычажки в суматохе.

— Но тогда Честер все заметит!

— Он уже заметил! Тот, кто только что тут грохнулся, сорвал трубы, и… и… — пиротехник сделал глубокий вдох, и в легкие словно насыпали гвоздей вперемешку с иголками. — На сцену дым больше не поступает. Лучше отключить все окончательно.

Пшикс щелкнул рычажками, потом споткнулся о лежащего и слегка шевелящегося человека, который моментально начал брыкаться. Пиротехник отлетел в сторону, успев ухватиться за что-то. Глиццерин восстановил равновесие и задвигался на ощупь, держась за то самое что-что, не давшее ему упасть.

— Эээ… Глиц? — просипела Октава.

— Что такое?

— Ты держишь меня за…

— За что?

— Ну, ты должен понять на ощупь.

Он понял, тут же убрав руки.

— Э, прости.

— А я не сказала, что мне не понравилось, — говорить было тяжело, но этот диалог напрашивался сам собой. Вот она, настоящая романтика — в кромешной тьме и рядом с черными пятнышками смерти, которые не сулят ничего хорошего.

— А разве это… не неправильно.

— Да какая уже разница, — сказала девушка, окончательно сломавшись и ни капли этому не расстроившись.

— Тогда… эээ… можно считать, что демо-версия окончилась?

— Да, — сказала она, глотнув воздуха, а потом сморщилась от боли, — если мы, конечно, останемся живы.

Честер потерял бдительность, расслабился и забыл практически обо всем, жадно смотря, как на его глазах рождается так много жизни — в искрящемся призрачно-зеленом сиянии с мелодичным, еле слышным звуком, в котором, как церемониймейстеру казалось, было нечто потусторонне, цепляющее, как дудочка крысолова, и тащащее за собой куда-то сквозь зеркала.

Блаженное наслаждение треснуло, когда на сцене начались проблемы с дымом — Чернокниг похлопал глазами и увидел, что розовые клубы убывают. Потом он заметил, как шипит, извиваясь в конвульсиях, одна из трубок у люка.

Пока лучший свадебный церемониймейстер всех семи городов соображал, в чем проблема, дым стал окончательно рассеваться, и Честер по инерции рванул к люку, а непонимающие гости захлопали глазами — благо, актеры продолжили играть, несмотря на такое стечение обстоятельств. Не без шиканья Увертюра прямиком из зрительного зала, конечно.

Честер несся к люку, а потом увидел то, сам не знаю, что — все случилось так резко, что церемониймейстер не успел ничего сообразить.

Вот что произошло в этот смазанный неразберихой момент: люк резко распахнулся, — Чернокнигу пришлось попятиться, — оттуда буквально выпрыгнул кто-то, резко пронесся мимо Честера, задев его, и скрылся где-то в районе сцены.