Я склонила голову так низко, что волосы упали на лицо, и открыла глаза. Босгорд продолжал сидеть рядом, замерев от моих слов. Я добавила искры, медленно подняв голову и едва коснувшись взглядом его лица.

– Я так жду, когда смогу прикоснуться к тебе по праву мужа,– хрипло выдохнул он и склонился ко мне.– Мне так нравится твоя застенчивость…

– Хорд…– беспомощно вздохнула я.

Босгорд мягко рассмеялся, и я поймала себя на мысли, что это вовсе не зловещий смех. Как он умел перевоплощаться! И как я легко попалась на его уловки!

Мы просидели в чайной еще около часа, который тянулся так медленно, что я начала все чаще коситься в сторону Хворостовых. Невыносимо тяжело изображать из себя влюбленную смущенную дурочку. Хорошо, что заказали еды: аппетита не было, но я могла большую часть времени просто жевать и слушать.

Наконец Макрон сообщил, что ему пора улетать. От предложения отправить меня домой на его шаттле, я отказалась, быстро сочинив, что это безумно расстроит родителей, ведь они переживают за исход торгов до сердечного приступа, а тут их дочь в чужом шаттле разъезжает. Макрон проявил понимание, но заметно огорчился. Также я еще раз попросила, чтобы он не присылал подарков, умаслив его смущенной улыбкой и комплиментом.

Мы вышли из чайной и остановились у дороги. Вот-вот должен был появиться его шаттл.

– Ты так и не посмотрела на меня сегодня,– неожиданно прошептал Босгорд над ухом, от чего я вздрогнула.– А мне так хочется почувствовать на себе твой взгляд…

– Мы здесь не одни,– аккуратно отступила от него я и снова изобразила смущение.

– Ты доставишь мне большое удовольствие,– с приторно-сладкой улыбкой уговаривал он, не сводя с меня пристального взгляда.

От его елейного тона мерзкие мурашки поползли по всему телу, а мышцы на спине зажгло от напряжения. Казалось, что он уже выжигает на мне шестиконечную звезду. Я продолжала смотреть перед собой. Макрон вдруг обошел меня и встал прямо на линии взгляда. Теперь я смотрела ему в грудь.

– Мне кажется, ты слишком переживаешь за будущее. Уверяю, тебе нечего бояться! Или ты чего-то недоговариваешь?– в его голосе послышалась подозрительность.

И тогда я поняла, что если не пересилю страх и отвращение сейчас, то все мои неимоверные старания пойдут насмарку. Я наклонила голову набок, улыбнулась дрожащими губами и прошептала:

– Что потом скажут о вашей жене, если она будет так легкомысленна сейчас? Позвольте, я не буду компрометировать ни себя, ни вас. Ведь мы не должны нарушать правила…

И я впервые за всю встречу посмотрела ему в глаза. Но не выдержала и двух секунд этого пожирающего душу пламени и опустила голову.

– Разве мы с тобой не любим нарушать правила?– хитро прошептал в ответ он, но шагнул в сторону и встал рядом со мной.– Ты права, Дари. Я ценю твою добродетельность. Ты будешь замечательной женой…

Теперь в его тоне были не узнанные мной ранее снисходительность, самодовольство и чувство явного превосходства. Я едва не застонала от отчаяния, но удержалась, чтобы не сморщиться, и отвела глаза в сторону, где заметила две рыжих копны волос. Моя группа поддержки стояла в нескольких шагах от нас и весело щебетала о чем-то своем. Растянув напряженно сжатые губы в улыбке, я повернулась в Босгорду и проговорила:

– Я с нетерпением буду ждать вас… А теперь мне пора возвращаться в лабораторию.

– Когда я вернусь за тобой, ты больше не будешь работать,– самодовольно заявил Макрон, будто это являлось заветной мечтой всех женщин после брака.

Мне пришлось улыбнуться как можно искреннее. Но как только я отвернулась и стала удаляться от хомони, грудь заходила ходуном от тяжелого дыхания. Шла я медленно, но задыхалась так, будто бежала со всех ног. Чего стоило не побежать и не ускорить шаг! Слезы полились по щекам, обжигая отчаянием и невыносимой жалостью. Я не знала, кого молить о помощи.

Успокоиться смогла, только оказавшись в аэробусе на пути к Кану. Лада и Антон сидели с двух сторон и молча держали за руки.

День окончания подачи заявок перешагнул за полночь. Наступил первый час торгов. Я не спала уже вторую ночь. Смотрела на часы, как утекают секунды и минуты моей свободной жизни.

Преследовало жуткое ощущение, что вот-вот мне сообщат о казни. Но было еще три фазиса в запасе – сто сорок четыре мучительных дня, только и это ничем не поможет. Надежду на то, что выиграет Пауло, я уже не питала, но молилась о том, чтобы был кто-то выше Босгорда, сильнее, богаче и мог выторговать меня у всех, сколько бы их ни было.

Но учитывая, что Макрон был чистокровный хомони, а они крайне редко выбирали в жены чистокровного человека, то кому еще могла понадобиться я с такими неприглядными характеристиками, которые сама же и создала? О чем я думала, когда лгала комиссии? Лишь о том, чтобы не достаться семье Босгордов! Но совсем не о том, что могла бы быть лучшим вариантом для кого-то другого…

Когда я видела Босгорда последний раз, сомнений в том, что он будет участвовать в торгах несмотря ни на что, не осталось. Даже мнение родителей вряд ли его остановило бы. Может, только если высший совет не разрешил бы ему это. Но кому какое дело? Смешанные браки были узаконены. Он имел полное право выбрать человека. Официально ему никто не запретил бы…

Я все думала и думала обо всех своих поступках, к чему они привели, и не могла найти оправдания тому, что случилось. Права была Лада в том, что, пока мы не увидим имя выигравшего в торгах, никто не успокоится.

Связи с Пауло до сих пор не было, но он должен был прилететь послезавтра. Я так хотела его увидеть. Может, он что-то прояснил бы. Я уже была готова пойти к Каели и Улитэ Лодаро и, отбросив все церемонии, узнать, смогут ли они выстоять в этой гонке…

После бессонной ночи я не пошла в лабораторию: внимательность на нуле. Да и к Лодаро тоже не пошла. Рассудок взял вверх: без Пауло было бы глупо. На второй день решила, что хватит тонуть в мрачных ожиданиях, и отправилась к наставнику, чтобы погрузиться в описание нашего удачного эксперимента.

Отработав день до изнеможения, когда сил не осталось ни на что, кроме как дойти до дома, я ввалилась в холл и сбросила рюкзак с плеча.

– Солнышко, ты так поздно?– с волнением встретила мама.

Я сразу приободрилась, выпрямилась и выдавила беспечную улыбку.

– Там столько всего происходит, ма. Словами не описать!

– Расскажешь?– мама обняла меня и провела в столовую.– А я приготовила птицу, как ты любишь.

Но рассказывать не было желания. Все стало каким-то неважным.

– Ты, наверное, голодная?

– Угу,– кивнула я и присела за стол.

В столовую вошел папа и привычно поцеловал меня в висок. А мне так захотелось прижаться к нему, спрятаться от всего мира и забыться, но сдержалась (потому что разревелась бы), только вынужденно улыбнулась. Он присел по левую руку и внимательно посмотрел на меня.