Алеша и выскочил из комнаты. Собака последовала за ним, но лишь до кухонного стола, на котором стояла кастрюлька. Здесь она принялась скакать и лаять, недвусмысленно давая понять, что предмет ее поисков находится в кастрюле.

— Черт! — расстроился Алеша, — Тебе же нужен запах Фуго, а не каши!

Выход из положения нашла сама Пальма. Пока Алеша соображал, как поступить, она принялась обходить дом, а заодно обнюхивать все, что попадалось ей на пути. Наконец Пальма ткнулась носом в неубранную постель Фуго, и Алеша закричал:

— Правильно! Как я сразу не догадался? Молодец, Пальма! А теперь ищи! — Они выскочили на улицу и со всех ног бросились к лесу.

А тем временем Даринда, оставшись одна, забилась поглубже в будку, так что снаружи остался один лишь собачий нос. Она печально поглядывала на дорогу и думала: «Вот она, значит, какая жизнь у этих симпатичных животных. Целыми днями сидеть в тесном деревянном ящике и зачем-то лаять на прохожих. А ночью еще охранять сад. Бедные собачки». От этих невеселых мыслей ее отвлек мальчишка, который подошел к забору, ударил по нему палкой и, кривляясь, сказал:

— Пальма дура.

— Аф-ф, — тихо ответила Даринда и забилась поглубже. Мальчишка удивился, еще раз треснул палкой по забору, затем перегнулся через него и начал говорить Даринде всякие гадости:

— Только высунься. Вот она, палочка-то. Дура безмозглая.

Конец этому безобразию положил ближайший сосед ветеринара — Игорь Михайлович Минеев. Он подошел к калитке, отобрал у мальчишки палку и пообещал надрать уши, если тот будет дразнить собак.

Прогнав мальчишку, Игорь Михайлович вошел во двор, остановился у будки и ласково спросил:

— Ну что, Пальма, скучаешь?

— Ага, — вздохнув, ответила Даринда, но, тут же спохватившись, поправилась: — Аф-ф.

Минеев испуганно посмотрел на собаку и переспросил:

— Чего-чего ты сказала?

— Аф-ф, — повторила Даринда.

— Ну то-то же. — Опасливо косясь на собаку, Игорь Михайлович прошел к дому и крикнул в раскрытую дверь: — Петь, ты дома?

— Дома, заходи, — услышал он и поднялся на крыльцо.

— У тебя Пальма приболела, что ли?

— А чего ей болеть? — появившись из комнаты, ответил ветеринар.

— Да кто ее знает. Я ее спрашиваю: «Ну что, Пальма, скучаешь?» А она мне отвечает: «Ага». Может, у нее чумка?

— Это у тебя чумка в голове, — ответил Петр Семенович. — Пальма отродясь «ага» не говорила.

— Возможно, возможно, — почесывая затылок, сказал Игорь Михайлович и не прощаясь пошел к калитке.

— А ты чего заходил-то? — вдогонку крикнул ему ветеринар.

Игорь Михайлович остановился, посмотрел на собачью будку и ответил:

— Не помню. А Пальму все-таки проверь. Что-то здесь не так.

— Проверю, — пообещал Петр Семенович.

Некоторое время Даринду никто не беспокоил, но затем хозяин принес ей поесть и поставил миску рядом с будкой. Удивившись, что Пальма даже не шелохнулась, ветеринар не на шутку встревожился.

— Ты что это, Пальма? Я тебя не узнаю. — Он погладил Даринду по собачьей морде и сказал: — Пойдем-ка в дом, я тебя посмотрю.

В комнате Петр Семенович уселся на низенькую табуретку, поставил перед собой Даринду и, раскрыв ей пасть, заглянул туда. Испытывая страшные мучения от страха и стыда, тетушка Фуго страдальчески смотрела на ветеринара и думала: «А может, рассказать ему всю правду? Мы же не воры. Он хороший, добрый человек, любит животных. Он все поймет, и мне не надо будет так мучиться».

— Да ты вся дрожишь, — сказал Петр Семенович. — Может, действительно чумка?

Пока ветеринар измерял собаке пульс, Даринда собралась с духом и смущенно сказала:

— Понимаете, я не собака.

— А кто же ты? — не успев сообразить, в чем дело, спросил Петр Семенович. Даринда уже хотела было ответить, но ветеринар вдруг вскочил с табуретки и заорал: — А-а-а-а! Чур меня! Чур меня! — Затем он с криком выскочил из комнаты, захлопнул за собой дверь и бросился на улицу.

На крыльце Петр Семенович столкнулся с женой и едва не сбил ее с ног.

— Ты что, с ума сошел? — возмущенно проговорила Екатерина Васильевна.

— Там… там… там Пальма, — бессвязно забормотал ветеринар.

— Что Пальма? — заметив, как у мужа дрожат губы, спросила Екатерина Васильевна.

— Она… она говорила со мной.

Теперь пришла очередь пугаться хозяйке дома.

— Точно, с ума сошел, — в ужасе прошептала она. — Петя, Петруша, пойдем, я уложу тебя в постель, напою горячим чаем с малиной.

— Пойди… — продолжал бормотать Петр Семенович. — Пойди спроси у Пальмы, чего она хочет.

— Ну что может хотеть собака? — ласково ответила Екатерина Васильевна. — Поесть да поспать. Сейчас я дам ей косточку, она и перестанет говорить.

— Ты думаешь, это поможет? — недоверчиво спросил ветеринар.

— Конечно, поможет. — Екатерина Васильевна погладила мужа по спине и повела в дом.

— Значит, если тебе дать косточку, ты тоже перестанешь говорить? — задумчиво спросил Петр Семенович.

— И я перестану говорить, — согласилась хозяйка дома. — И лошадь перестанет говорить. И птичка, и рыбка, и даже попугайчик. Все перестанут говорить. Пойдем, пойдем, Петруша. Сейчас ты сам убедишься, что Пальма молчит, как мороженая треска.

Екатерина Васильевна открыла дверь, и они вошли в комнату, в которой не оказалось никакой Пальмы. Даринда к тому времени решила, что ее признание не приведет ни к чему хорошему, и слилась со стенкой. А когда хозяева вошли, незаметно выскользнула в дверь и вернулась в собачью будку.

— Ну, где Пальма? — спросила Екатерина Васильевна.

Растерявшись, Петр Семенович заглянул за диван, проверил под столом, откинул шторы и, взявшись за голову, проговорил:

— Но я же сам привел ее в дом.

Екатерина Васильевна уложила мужа на диван, укрыла теплым пледом, а в ноги сунула ему грелку.

— Ты полежи, а я пойду спрошу у Пальмы, чего она хотела, — сказала хозяйка и ушла к соседям звонить знакомому врачу. Пробегая мимо собачьей будки, Екатерина Васильевна заглянула в нее и покачала головой: — Ну, Пальма, и натворила же ты дел.

— Аф-ф, — ответила Даринда и как-то очень по-человечески пожала плечами. Екатерину Васильевну настолько поразил этот совсем не собачий жест, что она так и осталась стоять у будки, согнувшись пополам.