Шрифт:
Закладка:
Лукан опустил дневник и допил остатки вина; катая парван во рту, он обдумывал слова доктора. Неудивительно, что он чуть не подавился сигариллой, когда я упомянул об убийстве лорда Савиолы. Бедняга был напуган до смерти. Все давние сомнения, которые у Лукана могли быть в невиновности Зандрусы, теперь исчезли. Рассказ врача подтвердил заявление торговой принцессы об инее на трупе, но, что более важно, это придало серьезный вес ее убеждению в том, что ее намеренно обвинили в убийстве — угроза жизни Вассилиса была этому достаточным доказательством. Однако в дневнике доктора не было ничего, что указывало бы на причастность лорда Мурильо, и не было никакой возможности узнать, были ли три таинственные фигуры в спальне доктора подосланы им. Дым и зеркала. Этот проклятый город полон ими.
Лукан снова наполнил свой бокал вином и перешел к следующей записи.
Сегодня два инквизитора посетили меня в Коллегиуме, как я и предполагал. У них были мрачные лица и стальные глаза, когда они спрашивали меня о смерти лорда Савиолы. Я сказал им, что он умер от ножевого ранения в горло, хотя мое сердце бешено колотилось, а на лбу выступил пот. Они спросили, не заметил ли я чего-нибудь еще, чего-нибудь необычного. Я ответил, что нет. Я был уверен, что они поняли, что я лгу, но они просто кивнули и попросили меня написать заявление. Когда я взялся за перо, меня охватило непреодолимое желание рассказать им все, раскрыть правду. И все же нервы меня подвели. И вот, чувствуя отвращение к себе до мозга костей, я написал свое ложное заявление и сознательно приговорил невинную женщину к смерти. Как только инквизиторы ушли, меня вырвало в ящик письменного стола, все мое тело дрожало. То, что я не более чем пешка, что кто-то другой дергает за ниточки этого маленького заговора, никак не облегчает чувство вины, которое меня гложет. У меня была возможность спасти жизнь леди Джеласси, помочь ей доказать свою невиновность. Вместо этого я солгал, чтобы спасти свою никчемную шкуру. Возможно, именно поэтому я записал правду в этом дневнике. Я чувствую себя немного лучше, зная, что в мире есть правдивая информация о смерти лорда Савиолы, хотя само ее существование вполне может привести к моей собственной. Возможно, это было бы уместно.
Лукан перевернул страницу и обнаружил, что там была только одна запись, датированная сегодняшним днем и нацарапанная торопливым почерком.
Кто-то знает. Я не знаю, кто этот человек, но он утверждал, что разговаривал с леди Джеласси. Он знает об инее на теле Савиолы. И, что еще хуже, он знает, что я знаю. Я даже не могу начать… Милосердие Леди, мой разум снова ускользает от меня. Я знаю только то, что моя жизнь в опасности — и исключительно из-за моих собственных действий.
С момента моей последней записи я залег на дно. Я спрятал свой дневник и сказал в Коллегиуме, что мне нужно отдохнуть и заняться личным делом; по иронии судьбы, это близко к истине — мне очень нужно было собраться с мыслями, чтобы как-то смириться со своей виной. Я не хотел оставаться дома на случай, если мои полуночные посетители вернутся, поэтому снял комнату в гостинице на окраине города. Я надеялся, что здесь будет немного тишины и покоя, чтобы подумать, но в этом проклятом месте было полно путешественников, приехавших на празднование. Тем не менее, меня больше не беспокоили ни инквизиция, ни кто-либо другой.
Из-за всех этих мыслей я почти не думал о предстоящих торжествах, и с некоторой тревогой вспомнил о своем приглашении на праздничный вечер к леди Вальдезар. Учитывая ее щедрые пожертвования медицинскому факультету за последние несколько лет, с моей стороны было бы упущением не присутствовать. Я решил, что если я собираюсь наладить свою жизнь и продолжить карьеру, мне понадобится неизменная добрая воля Вальдезар. Кроме того, я знал, что не смогу вечно прятаться от общества.
Поначалу вечер шел как нельзя лучше — было много вопросов как о моем здоровье, так и о моем отсутствии, чего я и ожидал, и я отклонил их рассказом о смерти в семье. Большая часть разговора, естественно, была посвящена убийству лорда Савиолы и осуждению леди Джеласси (и ее первому появлению в Костяной яме, где, как я слышал, она выжила). Мне удалось сохранить самообладание, хотя чувство вины охватило меня с новой силой. И все же моя маска окончательно слетела, когда ко мне подошел незнакомец, когда я курил в одиночестве. Он начал расспрашивать о смерти лорда Савиолы, но мне удалось отбиться от его вопросов. Затем он упомянул о чертовом инее.
Я запаниковал. Я не могу вспомнить, что я сказал, но мне удалось сбежать от него. И все же, когда я вышел на улицу, мое сердце бешено колотилось, и я понял, что любая моя вера в то, что я могу просто продолжать жить как раньше, была ложью. Я не могла продолжать в том же духе, чувство вины было — и остается — слишком сильным. Я выкурил сигариллу с блеском за живой изгородью и в тот же момент понял, что больше не могу хранить свой секрет. Я должен был поделиться ним, снять с себя это бремя — и к черту последствия.
Когда, вскоре после этого, появился незнакомец, я обратился к нему и сказал, чтобы он ждал меня в моем кабинете в Коллегиуме в полночь. Это было более двух часов назад, и сейчас приближается полночь. Когда этот человек приедет, кем бы он ни был, я собираюсь рассказать ему все. И тогда я покину Сафрону. Мой дом. Я собираюсь уехать и никогда не возвращаться. Возможно, я смогу начать все сначала — в новом городе, в новой жизни.
Надеюсь, скоро этот кошмар закончится.
— О, он действительно закончился, — пробормотал Лукан, закрывая дневник и представляя окровавленное горло доктора. Хотя я не уверен, что это именно тот финал, который ты имел в виду. Он положил дневник на стол рядом с собой и откинулся на спинку стула, сделав глоток вина. Что-то здесь не сходится. Василис, несомненно, был убит таинственными фигурами, которые ранее посещали его ночью — каким-то образом они узнали о его плане раскрыть свои секреты и выполнили свое смертельное обещание. Но почему они остановились на этом?
