– Так много? С меня он запросил только пять.

Уттербак бросил на меня скептический взгляд.

– А вы смогли бы заплатить хотя бы пять?

– Теперь я могу заплатить десять, – заверил его я. – Перед побегом я заглянул в сокровищницу сэра Бэзила.

И вновь Уттербак рассмеялся.

– Это объясняет его ярость! Когда сэр Бэзил узнал о вашем исчезновении, он обыскал весь лагерь – даже проверил Дубовый дом, где я делил приют со Стейном, возможно, рассчитывал найти вас под нашим обеденным столом. Он разослал всадников во все стороны и даже отправил один отряд в старые рудники, расположенные на горе за лагерем.

Я улыбнулся, представив ярость разбойника.

– Как бы мне хотелось это увидеть!

– Он только что не гавкал от ярости и даже избил нескольких пленников, полагая, что они помогли вам сбежать. И без особой на то причины поколотил вивернов, один из них дохнул на него огнем и опалил бороду, после чего сэр Бэзил окончательно потерял голову от злобы. – Уттербак потряс головой. – Я даже обрадовался, что меня заперли в Дубовом доме, пока он выплескивал свой гнев на беспомощных заложников.

Я рассказал лорду Уттербаку, как мне удалось забрать его кольцо с печаткой из сокровищницы, а также о кольце лорда Стейна, которое я отдал его леди.

Тут мне стало ужасно не по себе, казалось, будто холодные пальцы сжали мою шею.

– Лорд Стейн на свободе? – спросил я.

– Нет, его выкуп еще не прибыл. И я не знаю, как те, кто повезет выкуп, смогут найти сэра Бэзила, который решил, что вы приведете большой отряд в его лагерь, и перенес его в другое место, в другое свое убежище.

– Он использует монахов для получения выкупов, а монастыри являются его банками. Я уверен, что он отыщет деньги, когда они ему потребуются, ведь святые отцы преданно за него молятся.

Лорда Уттербака позабавили мои слова.

– Банки разбойников! Воистину, мы живем в век чудес!

В этот момент появился один из актеров с колокольчиком в руках и сообщил, что начинается следующий акт пьесы. Я наклонился к лорду Уттербаку, пока мы шли в Большой приемный зал.

– Я должен кое-что вам рассказать, это связано с вашим кольцом, – прошептал я.

И я поведал ему историю о трех лакеях, отправленных ко мне на квартиру его отцом, который, очевидно, считал меня вором, о том, что произошло в Гильдии мясников, и о признании, подписанном ими по моему настоянию.

– Думаю, я знаю этих людей, – сказал Уттербак. – Сейчас они не представляют дом Венлок, вероятно, доставили мое кольцо отцу, в Блэксайкс.

– Как вы думаете, они попытаются мне отомстить? – спросил я.

Он рассмеялся.

– Расскажите, как вам удалось прожить на земле целых восемнадцать лет? – спросил он. – Вам мало того, что вы ускользнули от пиратов и заимели в качестве врага самого опасного разбойника нашего времени? – Он похлопал меня по плечу. – Я напишу письмо отцу и объясню, что вы вполне респектабельный гражданин, поручусь за вас и попрошу, чтобы он приструнил лакеев.

Я поблагодарил его и вместе с Кевином вернулся на нашу скамейку.

– Я вижу, ты вел очень интересную жизнь, о чем даже мне не рассказал, – заметил Кевин.

– Мы были слишком озабочены вопросами нашего нового бизнеса, и я просто не успел поведать тебе о моих приключениях.

Мы уселись на скамейке, он вытянул перед собой ноги и скрестил на груди руки.

– У нас полно времени до завтрашнего отлива, – заявил Кевин.

– Тогда я расскажу тебе все, что успею, – пообещал я.

Протрубили трубы, начался следующий акт, на сцену вышел лорд Белликос и произнес очередные мои строки. Все дружно хохотали, а я испытал немалое удовлетворение. Я бросил взгляд на королеву и увидел, что она улыбалась, впрочем, я не знал, одобряла она клоунов или была недовольна появлением виконтессы Брутон.

Одна сцена следовала за другой, звучали почти одинаковые монологи, изредка возникали забавные эпизоды. Я незаметно посматривал на королеву, чтобы понять, получает ли она удовольствие от пьесы. В какой-то момент, во время декламаций Белликоса, я увидел, как мать королевы наклонилась и что-то прошептала ей на ухо, и тут увидел на лице Берлауды широкую улыбку. Быть может, Леонора уловила, против кого была направлена моя сатира.

Я взглянул на Амалию – она, прищурившись, смотрела на сцену и хмурилась. Тут только я понял, что совсем забыл о ней. Мой вклад в пьесу являлся всего лишь упражнением в остроумии, я посмеялся над тем, кто заслужил насмешки, но не подумал, какое впечатление мои шутки произведут на жену жертвы. У меня и в мыслях не было унижать собственную любовницу, но теперь я сообразил, что именно так и вышло.

Пьеса закончилась под общие аплодисменты, и клоуны станцевали жигу. Их обычный вульгарный юмор и жига чаще всего заметно сокращаются в присутствии королевских особ, и веселье быстро закончилось. Королева и ее свита ушли на поздний ужин, а я остался только для того, чтобы поздравить Блэквелла с успехом.

– Да, все прошло неплохо. – Он вздохнул. – Во всяком случае, ее величеству понравились речи предка.

– У нее было очень много предков, – заметил я. – Ты можешь написать речи для каждого из них.

– Возможно, я так и поступлю, – сказал Блэквелл. – Но сначала я напишу рассказанную тобой историю.

Я почувствовал холодную руку у себя на шее.

– Какую именно? – спросил я.

– Про горожанина и водяную нимфу.

Очевидно, у меня не было никакой возможности его отговорить, поэтому я вымученно улыбнулся.

– Комедию или трагедию?

– Комедию, – к моему облегчению, ответил он.

Я посмотрел на него.

– Тогда пусть она будет достойной богини, – сказал я.

– Ну, она должна получиться достойной королевы, ведь пьесу предстоит сыграть во время охоты в Кингсмере.

Я подумал о мраке, навеянном этой охотой на весь королевский двор, и попытался представить унылую, безрадостную перспективу для Брутона, его жены и королевы, которым предстояло жить в охотничьем домике в течение недели – интересно, не будет ли там пожара и все ли сохранят головы.

– Ты поставил перед собой трудную задачу, – сказал я, – сочинить комедию в таких условиях.

Блэквелл приподнял бровь.

– Мастер Увеселений потребовал от меня новой комедии, – ответил он. – И театр масок на тему королевской добродетели.

Я мог лишь представлять, какой веселой будет эта часть. Но тут мне в голову пришло, что, быть может, настроение у всех будет слишком мрачным, пьесу признают неудачной и больше никогда не станут исполнять, и у меня сразу улучшилось настроение.

Мы с Кевином забрали наши ковры и подушки и пошли по Канцлер-роуд к моей квартире, где