Адрия хмурится, но не шевелится, замирая со стаканчиком паршивого пойла на диване, на котором долгие месяцы назад оказалась совсем в других обстоятельствах. Тогда эта гостиная выглядела совсем по-другому. Сейчас кто-то разлил на полу пиво, кто-то разбил рамку, а кого-то, кажется, вот-вот стошнит у самой кухни. Адрия чувствует, как и к ней подкатывает тошнота – происходящее не нравится ей, и такой выверенный, отчаянный кураж рушится, стоит копам объявиться на пороге дома Лайла.

Адрия думает, что с такими, как Мартин Лайл, у копов нет проблем. Даже если они издеваются над одноклассниками, бьют витрины бара в ночи или устраивают шумные вечеринки в центре района с ухоженными кукольными домиками. И максимум, что ждет таких, как Лайл, – предупреждение и миролюбивая просьба сделать музыку тише. За этим ведь приехала полиция?

Адрия сомневается.

Когда гул испуганных голосов становится громче, а несколько полицейских врываются в дом, Адри затравленно разглядывает чернильно-темную форму, сверкающие значки на поясе, суровые взгляды, бегло изучающие дом и старшеклассников, пьяных и смущенных, выжидающих и напуганных. Сердце пропускает несколько ударов, пока один из копов задерживает взгляд на Роудс, прежде чем переключиться на остальных. Она не может объяснить себе этого внезапного страха, ведь пять минут назад буквально была на вершине мира. Но все показное веселье с ядовитыми намеками быстро осыпается к ногам, остается осколками на полу гостиной, по которой прохаживаются полицейские, внимательно вглядываясь в лица.

«Всем оставаться на своих местах» – звучит грубо, не в меру жестко для простой тусовки школьников, и Адри непонимающе вертит головой, как два десятка таких же болванчиков – ребят из параллели, из младших классов, каких-то гостей, которые забрели на праздник жизни случайно или за бесплатной выпивкой. Обычная публика, обычная вечеринка в честь начала учебного года с необычным продолжением.

– В чем проблема, офицер? – какой-то нетрезвый парень разводит руками, повышая голос.

– Мы ничего не нарушали! – визгливо вторит его девушка.

– Если соседи пожаловались на музыку, то мы ее вырубим! – подхватывает кто-то третий.

Голоса теряются в общем гвалте. Но ответы не находятся. А дом все наполняется полицейскими.

Когда в гостиную входит высокий подтянутый мужчина в штатском, представляясь детективом Тернером, Адри понимает, что проблема не в дешевом виски, не в громкой музыке и даже не в том, что кто-то увел на второй этаж изрядно пьяную несовершеннолетнюю школьницу. Проблема куда масштабнее.

– К нам поступили сведения, что вы, детки, балуетесь не только низкопробным алкоголем, – детектив вертит в руках чей-то стаканчик, принюхивается к содержимому и брезгливо морщится. – Мы проведем обыск и проверим каждого на наличие запрещенных веществ. Этот вечер вы запомните надолго.

Адрия отставляет пластиковый стаканчик в сторону и выдыхает. Ей не о чем беспокоиться, потому что химия не приносит ей никакого удовольствия, только лишает контроля, который Роудс так старательно возвращает себе последний месяц. Даже алкоголь не кажется чем-то веселящим, он лишь отвлекает и смазывает реакции. Ведь настоящая власть в руках тех, кто способен опуститься на самое дно пропасти без страховки.

Неосознанно она выискивает взглядом знакомое лицо в толпе, но не находит Мартина и быстро уверяет себя, что это к лучшему. Не ее чертово дело знать о том, что происходит в этом доме, – во многих богатеньких домах вроде этого происходит всякое, и редко кого-то напрягает это по-настоящему. А если вдруг полиция решает провести показательную порку, то пусть. Адрия откидывается на спинку дивана, стараясь отвлечься.

Но суета вокруг напрягает. Школьники перешептываются, кто-то пытается достать телефон, чтобы набрать предкам, кто-то жалуется, что его вот-вот стошнит на ковер, и полицейскому приходится отвести его в ванную комнату. Хаос медленно заполняет все пространство, не оставляя свободного места. Явно нервничает пара девчонок слева от Адрии, суетится парень в дальнем углу комнаты, а его друг медленно бледнеет. Гостиная вдруг становится душной и маленькой – масса человеческих тел судорожно вздрагивает то здесь, то там. Никто не может сидеть спокойно, и пьяные дурацкие комментарии то и дело прорываются наружу:

«Да это бред, сейчас показательно погрозят пальцем и свалят».

«Твою мать, что мне делать?»

«Мать убьет меня, если они вызовут предков».

Адрия вслушивается в этот шипящий шепот с разных сторон, пока полицейские с хмурыми лицами осматривают дом, а потом приступают к его гостям. Наверняка где-то на улице они уже выясняют, кому дом принадлежит. Эта мысль отзывается в Адрии злым сарказмом, хтоническим удовольствием, в котором так четко читается то, что ей не все равно. Она бы хотела, чтобы Мартин Лайл спалил всю свою жизнь вместе с этим домом, потому что ничего из своей жизни он не заслуживает.

Адрия жестко улыбается пустоте, краем глаза наблюдая за тем, как патрульный полицейский передает детективу Тернеру сумку.

Детектив присвистывает, заглядывая внутрь, а потом произносит тихо:

– Интересно.

Адрия оборачивается к нему, но не сразу узнает эту сумку. А когда мужчина извлекает из сумки сверток, в котором маленькие таблетки всех цветов радуги перекатываются в целлофановых пакетиках, на губах Роудс все еще играет жесткая улыбка. Она реагирует не сразу. Чтобы понять, разогнать мысли, требуется несколько секунд, чтобы еще раз оценить взглядом сумку со смазанным принтом, изображающим клетку ребер. Необычный дизайн.

Исключительный.

Или единственный.

Адрия глядит на свою сумку, и мысли, как бильярдные шары, с силой ударяются друг о друга, разлетаясь в разные стороны.

Не может быть.

Не в этой сумке.

Не этот пакет.

Она пропускает вдох, потом еще один, вспоминая, где оставила сумку, – на кухонном столе. Оставила, полагая, что в ней нет ничего интересного. Ни денег, ни кредиток, ни даже документов.

В ней не было ничего интересного до тех пор, пока в ней не появился пакет наркотиков.

Ледяной холод сковывает позвоночник стальными тисками. Кровь отливает прочь, и конечности наполняются свинцом. Адрия не может пошевелиться, чтобы раскрыть рта, чтобы сказать, что это какая-то дурацкая ошибка. И пока собственное тело запирает ее словно в клетку, сердце летит в чернильную пропасть, гулко ухая напоследок.

Роудс не шевелится, когда детектив спрашивает, чья это сумка и два десятка глаз обращаются к ней.

Глава 38

В комнате допросов гудит электрическая лампа, а безжизненный белый свет кажется по-больничному стерильным. Холод забирается под футболку, перебирая мурашками сантиметр за сантиметром. Адрия пытается унять дрожь и избавиться от света – закрывает глаза, жмурится, но не помогает. Вместо этого несколько соленых капель из уголков глаз соскальзывают на колени, обтянутые