«Надеюсь, ты не как Мартин, – тихо, но деловито заявил он тогда. – И ничего не сломала».

Адрия опускает взгляд и видит в удавке галстука, сжатого в ее кулаке, такого же испуганного ребенка, каким нашла в первый раз Итана. Всего лишь ребенка. Ужас осознания прокатывается по ней холодной волной, забирается мурашками под мокрую кофту. Отрезвляет. Она ведь не собиралась ничего делать на самом деле – только испугать, заставить почувствовать, как страх ядом растекается внутри, как отравляет, забираясь в самые потаенные уголки, а потом остается там навсегда, как плесень, которую не вывести и с которой тебе придется мириться всю жизнь. Бояться подвалов или отшатываться в ужасе при виде крысы.

Но смогла бы Адрия остановиться на одной лишь угрозе? Был бы смысл в том, чтобы останавливаться?

Она резко выпускает из ладони галстук, и мальчишка, теряя равновесие от неожиданности, валится на землю, плюхаясь задом в лужу.

Адрия поднимает тяжелый взгляд на Итана. Внутри нее леденящая пустота, в которой звенит единственная мысль. Единственное, что она хочет сказать: что она не как Мартин.

Не как Мартин. Она хуже.

Но Адрия уходит, произнося совсем другие слова:

– Ладно, можете веселиться сами. Только в следующий раз не жди моей помощи.

Но прежде чем уйти, она оборачивается, глядя на Итана и едва ли обращая внимание на мальчишку, который поднимается с земли, утирая слезы.

– Я все-таки сломала самолет. Не зря ты опасался.

И она отступает в плотную пелену ливня и оставляет их двоих – мальчика, в котором нет ни капли смелости, и мальчика, который однажды еще поплатится за свою смелость.

Глава 36

Мартин

Спустя неделю

– Тебе не помешало бы расслабиться. – Чарли склоняется над кухонным столом, заваленным бутылками пива и чипсами, и выуживает себе пачку покрупнее.

Мартин отхлебывает пива, наблюдая, как люди снуют туда-сюда по его дому, прибывая и прибывая. Добрую четверть этих лиц Мартин и видеть никогда не видел, но так и проходят школьные вечеринки, в этом и есть смысл – наполнить дом людьми, на которых тебе все равно, что бы они ни изображали, что им все равно на тебя. Кто-то машет ему из конца коридора, и Лайл скупо кивает. Чужое приветствие глушит музыка, а это значит, что и от Мартина не требуется никаких слов. В этом несомненный плюс тусовок – никто не ждет особых разговоров.

Чарли хрустит чипсами, следуя за взглядом Мартина:

– Народу куча. Без понятия, кто все эти люди, но, твою мать, это рискует стать вечеринкой года.

Лайл еще не определился, рад этому факту или не особо. Если бы отец был в Рочестере, он бы никогда не позволил провести тусовку дома, но мать не пришлось уговаривать долго – только проинформировать. Она быстро договорилась с сестрой и уехала вместе с Итаном, не задавая лишних вопросов. Должны же в неполных семьях быть какие-то плюсы, например, тот, что мать в одиночку неспособна справиться со старшим сыном, и старший сын имеет право этим воспользоваться.

Мартин оборачивается к Чарли. Это он предложил устроить тусовку в честь начала учебного года, но Лайл сам отдал на откуп толпе старшеклассников родительский дом. Все остальное произошло само.

– Том запустил какую-то дебильную рассылку, – произносит Мартин.

– Знаю, ты вообще в курсе, что он берет по двадцатке за вход?

Мартин кривится. Перспектива побираться ему не нравится, но после одной такой вечеринки в прошлом году он купил себе новые кроссовки. С деньгами последнее время было так туго, что даже лишние триста баксов пришлись бы кстати.

– Бро, – Чарли пихает его под бок. – Точно тебе говорю, тебе надо расслабиться.

Он суетится и шарится по карманам, а потом потряхивает в воздухе полиэтиленовым пакетиком с несколькими таблетками:

– Это тебе поможет.

Мартин прокатывается по другу холодным взглядом:

– Убери.

– Брось, ты все равно забил на соревнования.

– Убрал, – рычит Мартин, и Чарли отступает.

– Ладно, ладно, – он запихивает пакетик обратно в карман и поднимает руки. – Между прочим, эта штука нарасхват, если вдруг передумаешь, знаешь, где меня искать.

Чарли хватает чипсы и уходит, теряясь в толпе. Мартин остается в кухне один, но ненадолго – тут же врываются галдящие футболисты в поисках выпивки и задорно приветствуют его, зазывая в гостиную, чтобы кое с кем познакомить. Лайл неохотно отлипает от кухонной стойки и следует за ними, только сейчас наконец решая для себя, что вечеринке быть. В конце концов, это его выпускной год, и он имеет право насладиться им в полной мере, пока не вступит в полноценную взрослую жизнь, перспективы которой весьма туманны.

В гостиной Энтони Лоуренс, корнербек футбольной команды, пихает в сторону Лайла симпатичную белокурую девчонку в облегающей юбке и заявляет, что это его кузина из Калвера[15] и сегодня она приехала посмотреть, как умеют веселиться в Рочестере. Мартин криво улыбается и кивает Энтони, принимая ставку.

А потом выкручивает музыку на максимум и, наконец, вживается в роль хозяина вечеринки. В единственную роль, которой его еще не лишили.

К десяти вечера тусовка набирает обороты – разгоняется до дребезжащих пульсаций в висках музыка, звучит со всех сторон хмельной смех, звенят вместе с битыми бокалами пара рамок с семейными фотографиями со стены. Едва ли Мартин обращает внимание – только замечает, как стекло рамки разлетается в стороны, и несколько человек отпрыгивают, уворачиваясь от осколков. Потом какие-то девчонки сами находят веник, сами убирают все, а одна, с особенно виноватым видом, даже приносит ему фотографию из рамки – на ней мать с двумя сыновьями во время поездки в Диснейленд. Мартин там уже слишком взрослый, чтобы радоваться Микки Маусам, Итан – слишком маленький, чтобы оценить всю прелесть. Но мать выглядит на фотографии счастливой, и Мартин как можно скорее хочет избавиться от этой фотографии. Он вмиг переключается с белокурой кузины Энтони на девчонку с фоткой, вяло догадываясь, что это она случайно разбила рамку и теперь мучается ужасным чувством вины. Лайл находит это интересным.

Он заводит разговор, чтобы еще пятнадцать минут она говорила о том, как ей жаль, как неловко, и что она обязательно купит завтра новую рамку.

Мартин слушает ее вполуха, вместе с пивом смакуя ее стыдливость.

Но когда девчонка выдыхается и, кажется, ищет новый повод, в чем себя обвинить, внимание Мартина перехватывают. Томас выскакивает из толпы, усиленно жестикулируя:

– Бро, ты не поверишь.

Мартин напрягается, потому что такое «не поверишь» редко