Дебра театрально кривится:

– Милая, я этого не выбирала, таковы обстоятельства. Под обстоятельства приходится подстраиваться!

– Так ты это называешь? Подстраиваться под обстоятельства – под Джека, Джорджа или Курта, да? Ложиться под них, чтобы они помогли тебе скрасить жизнь?

– Милая, не стоит, не забывайся, – Дебра предупредительно выставляет ладонь, призывая Адрию остановиться, но та не собирается останавливаться.

– Ты хочешь сказать, что сожалеешь о том, что оказалась здесь? Ты хоть иногда думаешь о том, что оставила меня одну? Ты, – она указывает на мать, – ты оставила меня. А теперь говоришь, что ждешь наших свиданий! Может, тебе стало проще? Не надо следить за мной, не надо переживать! Ты удобно от меня избавилась!

– Адрия! – Голос Дебры вздрагивает. – Не смей так разговаривать! Не смей обвинять меня в том, что я пытаюсь быть тебе матерью, даже сидя тут!

– Какая из тебя мать?! – Адрия нервно смеется. Смех ее сухой, жесткий, хлесткий. – Ты хоть знаешь, как я живу? Ты даже не спрашиваешь меня, что происходит в моей жизни, пока не вывалишь весь свой хлам! Пока не расскажешь про своих тюремных подружек!

Дебра теряет самообладание – привычная маска радушия на ее лице трескается, глаза становятся влажными. Она болезненно морщится:

– А ты способна о себе что-то рассказать, Адрия? Ты можешь прийти сюда и без истерик рассказать, как твои дела в школе? Не кривиться, не шипеть на меня, не закрываться, а ответить на простые вопросы?

– Как будто я не пыталась! – вспыхивает Адри, чувствуя, как возмущение обжигает ее праведным огнем. – С тобой невозможно разговаривать, ты говоришь только о себе! Ты всегда говорила только о своих мужиках и о себе! Все, что тебе было нужно, – найти того, кто оплатит твои счета и купит тебе новые цацки, а я всегда была для тебя лишь балластом!

– Неправда! – Дебра буквально взвизгивает, а охранник в углу напрягается, наблюдая за разворачивающейся драмой. Но пока ни Дебра, ни Адрия не двигаются с места, он тоже не шевелится.

Адрия сжимает зубы.

Мать продолжает, и лицо ее искажается какой-то ядовитой печалью:

– Ты хоть раз просила у меня помощи, Адрия? Хоть раз рассказала о том, что происходит с тобой? Мне приходилось встречаться с директором, чтобы узнать, как у тебя дела в школе, потому что из тебя невозможно было вытянуть и слова! Я искала того, кто был способен дать нам с тобой нормальную жизнь! Красивый дом, чертовы деньги! Да, я не идеальная хозяйка, я не закончила обучение, и у меня нет навыков, но я делала то, что умела, – находила мужчин, чтобы у тебя была не та жизнь, что у меня! Чтобы тебе не приходилось выпрашивать у мужчин в очереди двадцать долларов на еду, чтобы тебе не приходилось врать, что твоя бабушка смертельно больна, только чтобы отсрочить оплату счетов!

Адрия глядит на мать с ненавистью, медленно переваривая слова. Мысли путаются, жужжат, дребезжат, и сложно понять, что к чему. Но первым из этих мыслей она выхватывает сарказм:

– Ха, – Адрия драматично выдыхает. – Какая ирония. Если бы ты спросила у меня, как дела, ты бы узнала, что я живу также отвратно.

Дебра не моргает, смотрит на дочь, не отводя взгляда, и влага скапливается в уголках ее глаз, медленно стекая большими каплями.

– Я ошиблась, – она всхлипывает. – Да, я ошиблась!

Адрии этого мало. Что ей толку от признания ошибок, которые уже невозможно исправить? Поэтому она давит дальше, едет по больному, чувствуя, как поганое удовлетворение стягивает легкие и не дает глубоко вдохнуть. Она говорит, глядя на мать не со злобой, а с показательным равнодушием:

– Ты обманула его и открыла на него три кредитки. Ты серьезно думаешь, что это ошибка? Что никто бы не заметил и мы бы жили дружно и счастливо, собирая больше цацок и радуясь жизни? В чем ты ошиблась? Что не сообразила, что он накатает на тебя заявление? – Адрия усмехается с издевкой, чувствуя, как яд растекается по ее жилам и бурлит в венах, ища выхода. – Ты ошиблась в том, что была так тупа и наивна, чтобы не понять этого?

Мать цепенеет, приоткрыв рот. Слезы катятся по ее щекам, кривыми дорожками стекая на оранжевый комбинезон. Адрия ненавидит этот цвет, ненавидит мать, поэтому делает все, чтобы в этом комбинезоне она больше никогда не чувствовала себя так фривольно.

Дебра, кажется, собирается замолкнуть и сбежать – она даже оборачивается на мгновение к охраннику, чтобы попросить увести ее, но осекается. Собирается с силами.

Ее тон обретает серьезность, и все виляющие нотки вдруг пропадают:

– Мне нужны были деньги, Адрия. Я задолжала плохим людям, и они угрожали… Ты не одна, кто страдал! Я просила его о помощи, но он отказал. Джордж раздул скандал, заявил в полицию, но я умоляла его, я ползала в его ногах, Адрия! Я обещала все ему вернуть, но уже на следующий день меня забрали. Это было глупо, безрассудно и ужасно. И если ты думаешь, что я не сожалею об этом, то я сожалею об этом каждый чертов день. Но чтобы прийти к тебе, мне приходится засунуть все чертово сожаление подальше и не допустить того, чтобы сожалела и ты!

– Ага, – задумчиво произносит Адрия, а потом задумчивость сменяет скверная улыбка. – Ты добилась, чего хотела. Я не сожалею. Мне не жаль тебя. И больше разыгрывать эти спектакли тебе не придется.

– Что? – Дебра вздрагивает. – Милая, нет… Что ты хочешь сказать?

Адрия не находит нужным отвечать на вопрос. Они обе понимают, что она имеет в виду. Больше Адрия здесь не появится.

И она встает, хватает с пола сумку и выходит, напоследок бросая на охранника уничижительный взгляд. Дебра лишь растерянно глядит ей вслед.

Глава 35

Спустя две недели

Бывает, что уже не можешь остановиться. Когда кровь бьет в висках, мир окрашивается в ядовито-красный, а взор застилает плотная пелена, и тогда все, что остается, – лишь яростная злость. Неумолимое желание нанести ответный удар, причинить так много боли, сколько только можешь. Занести кулак, обрушить всю свою обиду на врага и почувствовать единственно возможное облегчение. Не победу, но секундный реванш.

Но бывает и по-другому. Бывает, что смысла останавливаться уже нет, потому что секундного реванша будет недостаточно. Потому что другие задолжали тебе так много таких секунд, что пора забрать свое.

Адрия трясет мальчишку, склонившись над ним, ухватив за грудки, и наблюдает, как он корчится.

Капли дождя стекают по его круглому лицу,