окружают пикап Лайла и перебрасываются шутками, предлагая варианты, как им стоит дальше провести эту ночь. Адрия остается с ними только из скверного интереса, чтобы узнать, как долго они продержатся под ее гнетом, распаляясь от собственного бахвальства. И как далеко она сама будет готова зайти. Один вызов превращается в бесконечную череду вызовов, и Адри едва ли думает, какой в них смысл. Единственное, что ей важно в этих вызовах, – возможность уделать эту свору и обставить каждого из них, заставив запомнить, что Адрия Роудс – не та девчонка, которая отступает в страхе.

Чарли озвучивает ее мысли:

– Ну и что, Роудс, ты теперь крутая?

– Точно покруче тебя, – она кисло скалится, пронзая парня взглядом.

– Такой ты мне нравишься больше, – лает он, и Томас, как болванчик, весело качает головой. Винс усердно пытается пошутить на этот счет, но ничего так и не придумывает. А Мартин… Мартин сохраняет невозмутимость, черт знает по какой причине все еще не послав всех и не укатив за горизонт со своим хмурым взглядом.

Шон уезжает, когда ему звонит мать, и Адрия расценивает этот побег как личную победу. Пока каждый из своры бегает за материнской юбкой, она меньше всех них привязана к своим корням и меньше всех ограничена правилами. Никто не остановит ее, не позволив оказаться в Кентукки, Вайоминге или Небраске; никто не позвонит ей в час ночи с истерикой, требуя объяснений, потому что всем плевать на нее, а ей плевать на всех. Это закономерность, которую наконец Адрия понимает и принимает.

– Надо бы раздобыть выпивки. – Томас кружит вокруг пикапа и пинает колеса. – Черт, будь у меня такая тачка, я бы грустил, если бы мне пришлось кататься только по этим вшивым улицам.

Мартин оживает с водительского места. Адрия не видит его лица, только слышит, как холодный бас окатывает Тома из темноты салона:

– Еще раз пнешь диск, и у тебя не останется даже прямых ног, чтобы ходить по этим вшивым улицам.

Чарли с Томасом переглядываются и беззвучно присвистывают, Винс делает сосредоточенное лицо, будто упустил часть диалога и теперь не понимает, в какой момент все пошло не туда. Но, как кажется Адрии, все идет именно «туда» – туда, где и должно оказаться им всем – на самом дне взаимного презрения, потому что кроме презрения эти парни не заслуживают ничего больше.

– У меня есть идея, – Чарли ловко переводит тему. – Добудем алкоголя в баре.

– Бар закрыт, если ты не заметил, – отзывается Томас.

– Закрыт, но кто мешает нам туда проникнуть?

Адри оборачивается и разглядывает Чарли, во взгляде которого читается мерзкий интерес. Как тогда на парковке у стадиона, когда он любезно предложил Мартину слить отношения с Адрией в канализацию.

Этот момент кажется Роудс подходящим, чтобы наконец слить самого Чарли.

Она заинтересованно наклоняется вперед:

– Твой папочка не оценит урона.

– Кто сказал, что меня это волнует? – с вызовом отзывается Чарли и буквально обгладывает ее взглядом.

– Слабо вынести три бутылки виски?

– Не слабо, – парень ухмыляется, обнажая зубы. – Но ты пойдешь со мной, раз такая крутая.

Адри мешкает несколько секунд, но эти секунды – не более чем допустимый временной лаг, потому что она знает ответ сразу.

Они все его знают.

Поэтому Мартин покидает салон, чтобы заглянуть Адри и Чарли в лица и мрачно выдать:

– Если вы вдвоем настолько чокнулись, чтобы грабить бар, то выметайтесь из моей тачки, я поехал домой.

Парни тихо гудят в знак неодобрения, а Адри улыбается так, как не улыбалась давно:

– Кое-кто струсил.

Лайл смеряет ее тяжелым взглядом, ощущение от которого такое, будто по тебе прокатилась каменная глыба. Наконец, он кивает ей, чтобы слезла с тачки, и Адри послушно соскальзывает с крыши на багажник, продолжая улыбаться:

– Какая трагедия, с каких пор ты такая неженка?

Утробный рык Мартина доносится до всех присутствующих, и никто из них не испытывает особого желания задерживаться у машины.

– Пойдем, Роудс, – с шакальим оскалом зазывает Чарли. – Я знаю, какой замок можно взломать, только дамы – вперед.

И Адри спрыгивает с багажника пикапа, без спроса ухватившись за крепкое плечо Винса. Они вчетвером быстро удаляются в сторону бара. Мартин смотрит вслед Адрии, и если несколько месяцев назад его взгляд вызвал бы в ней яростную злость, то сейчас она лишь наслаждается этим вниманием и растягивает удовольствие, что стальной шипастой спиралью сжимает легкие до приятной боли. Она сделала его уже дважды за один вечер.

На задворках бара пахнет сыростью, а вся площадка у черного выхода усеяна бычками – как отвратительные подснежники они покрывают асфальт, проглядываясь в темноте белыми фильтрами. Рочестер не такой старомодный, чтобы сюда не пробрались новые тренды вроде электронных сигарет и прочих приблуд, просто местные жители испытывают куда больше удовольствия от горечи табака, чем от сладости химических добавок. И, размышляя об этом, Адрия впервые думает, что этот город не так ужасен, как ей казалось сначала. Возможно, во многих аспектах они друг другу соответствуют.

Чарли крутится у двери, оглядываясь:

– Давай, Винс, найди что-нибудь потяжелее, этот замок держится на соплях.

Винс вместе с Томасом оглядывают проулок, пока Чарли с Адрией пялятся друг на друга, ожидая, кто спасует первым.

Адрия настроена серьезно, и, не уступая Чарли в скверной упертости, она кивает на старый сломанный стул, что стоит в углу, заваливаясь на кирпичную кладку соседнего здания.

Чарли хмыкает:

– Годится. Шаришь, Роудс. Все-таки предкам было чему тебя научить, а?

Адрия стискивает зубы, позволяя себе на секунду оскалиться. Слова Чарли выбивают из нее воздух, попадая куда-то в район солнечного сплетения, и все внутри больно сжимается от точного удара. Она знала, что Чарли пойдет на любую провокацию, но не знала, что внутри нее к этому моменту еще останется что-то живое, чтобы так неприятно отозваться на этот выпад. Три месяца Адри шла к тому, чтобы не чувствовать ничего, и вот сейчас на задворках дурацкого бара вдруг чувствует.

Она не сразу понимает, что это за чувство.

Даже не сразу понимает, что это чувство на самом деле не связано с ее родителями, не связано с Адамом Роудсом, по стопам которого впору вламываться в чужой бар во втором часу ночи. Она не сразу осознает, что это чувство связано не с тем плохим, что объединяет ее с этим городом, а с единственно хорошим – с Амандой.

Адрия понимает это, только когда Винс уже сжимает стул для замаха, а Чарли предусмотрительно отходит в сторону. Вдруг Адрия понимает, что делает. Она не просто вламывается в