– Разберусь, – глухо отзывается Мартин, зная, что не оправдывает ожиданий ни зрителей вокруг, ни своих собственных.

Адрия бьет и тоже терпит неудачу.

Партия стремится к концу. На столе остаются три шара Мартина, четыре шара Адрии и черный шар, за который они еще должны побороться. Лайл пытается собраться с духом и убедить себя, что хотя бы в чертовой бильярдной партии он не может продуть так просто. И у него получается – он хладнокровно загоняет два шара подряд, абстрагируясь от комментариев приятелей и Адрии, которая вызывающе натирает бильярдный кий мелом.

– Давай, Мартин, разбуди в себе чемпиона, ты же помнишь, что слить девчонку не так уж сложно, – говорит Роудс, и утробный гогот своры вновь сотрясает зал. Они ловят каждую брошенную кость, а Мартин с каждой фразой Адрии ощущает жар, как от хлесткой материнской пощечины. Эти удары сыплются один за другим, зудят на коже, сливаются в жаркую агонию, у которой нет ни начала, ни окончания.

– Только если эта девчонка не желает, чтобы ее слили, – он сжимает челюсти и прикладывается к почти полной бутылке в тщетной попытке залить жжение внутри теплым пивом.

Адрия холодно улыбается и кивает ему на стол:

– Твой ход.

Мартин сурово обводит Роудс взглядом, окончательно выпадая из роли и не скрывая того, что все происходящее ему крайне неприятно. Прицеливаясь к своему последнему шару, он чувствует, как внутри все закипает и кипяток вот-вот прожжет оболочку терпения. И он уже видит, как хватает Адрию за руку, как выволакивает ее из чертового бара и рычит, спрашивая, что за цирк она здесь устроила. Роудс в свою очередь смеется ему в лицо, уточняя, а какое его дело. И Мартин думает, что знает ответ, хотя на самом деле никакого ответа у него нет.

И поэтому он молчит. Молчит и ударяет по своему последнему цветастому шару так сильно, что тот резво отскакивает от борта, влетает в черный шар, и черный шар с грохотом проваливается в лузу.

Мартин Лайл проигрывает.

Но, как ни странно, этот проигрыш не отзывается внутри ни разочарованием, ни злостью – только облегчением. Эту новую пощечину он хочет так сильно, что словно помогает Адрии занести для удара руку.

Но Роудс, недолго думая, салютует ему бокалом вина и сгребает со стола свой выигрыш. Никакой пощечины, никакого унижения, которого так неосознанно и так страстно желал Мартин. Все просто наблюдают, как Адрия забирает деньги.

– Почти как Онлифанс[14], – шакалом взвывает Чарли. – Никого не трахнули, а кэш твой, – еще три голоса подвывают ему следом.

– Да, и в этом случае, – вкрадчиво произносит Роудс, – снова все, на что вы способны, – строчить жалкие комментарии и запасаться салфетками. Так выпьем же за это!

И она поднимает бокал, а четыре парня вокруг, вынужденные поднять бутылки, скрипят зубами.

Мартин, извлекая из лузы черный шар, наблюдает, как Адрия Роудс заглядывает в клыкастую пасть без страха и сомнения. Только чего она хочет там найти, остается для Лайла загадкой.

Глава 32

Когда время подходит к полуночи, двери бара закрываются. Аманда, закончив инвентаризацию на кухне, лично выгоняет всех из заведения, сопровождая Адрию долгим многозначительным взглядом. Когда парни скрываются за стеклянными дверьми вместе с остальными засидевшимися посетителями, Аманда подхватывает племянницу под руку, вынуждая остановиться:

– Я еду домой через пять минут, – произносит она. – Дождись меня.

Адрия глядит на тетю с хмельной улыбкой и встряхивает головой в явном отрицании:

– Я не хочу домой.

Эмоции на лице Аманды раскрываются слой за слоем: сначала секундное замешательство, потом нервное осознание и сразу после – тягучее сожаление, которое наполняет ее до краев. Со спасательной операции в Кентукки прошел уже месяц, и она думала, что ситуация стабилизируется, в то время как Адрии просто хватает ума не выставлять происходящее напоказ. Пить с дружками Мартина в баре, где работает Аманда, конечно, опрометчиво, но то, что подумает тетя, последнее, что заботит Адрию в этот момент. Все, чего требует от нее ситуация, – не отступать.

– Думаешь, это весело – напиваться с этими придурками и лезть на рожон? – Аманда болезненно хмурится, кивая на тех самых придурков, которые за дверями бара делят последние две сигареты, грубо пихая друг друга. Она еще не знает, что среди этих придурков тот самый, благодаря которому Адрия стала звездой интернета и плакала в подушку неделю. Адри не хватило смелости рассказать тете правду, как не хватает сейчас здравого смысла признать, что Аманда права.

И Адрия молчит, уводя взгляд в глубь бара.

Аманда выдыхает с нервным сожалением, не находя на лице племянницы ответов. Если бы она могла, если бы имела больше полномочий и крепче стояла на ногах, она бы приказала Адрии отправиться в машину и посадила бы под домашний арест, запретив соваться в подобные бездумные авантюры. Но Аманда не чувствует себя достаточно полноправной, чтобы распоряжаться жизнью племянницы вместо родителей. Она не хочет стать еще одним человеком, которого Адрия возненавидит, с легкостью вписав в свой черный список. Просто не хочет.

А еще она ужасно устала и снова вернулась к таблеткам.

– Я придушу Картера лично за то, что он продает малолеткам выпивку, – шипит Аманда, прорываясь сквозь свое сожаление.

Адрия только пожимает плечами, вкладывая в это движение всю доступную небрежность – особый почерк, который она тренировала все эти месяцы:

– Какая разница, если он продает ее сыну владельца? «Эти люди» здесь главные, помнишь?

И Аманда сдается, глядя, как Адрия выскальзывает из дверей бара, а четверо парней грязно улюлюкают, завидев ее. И только один отстраненно глядит на происходящее, сжимая между губ сигарету, которую никто не решился у него отобрать.

Адрия сидит на крыше пикапа, чувствуя, как тепло металла, накопленное за день, греет кожу за рваной линией юбки. Она знает, что ее рассматривают, – хмельные взгляды парней гуляют по ее телу, а все сальные шутки сегодня посвящаются лишь ей. Роудс это не смущает и даже не злит, в этом ощущается лишь какое-то паршивое торжество. То, о чем говорила мать, – чувство власти, которым обладают лишь женщины. Возможность потянуть поводок в любую сторону и наблюдать, как влажный собачий нос тянется следом, пытаясь унюхать добычу. А еще в этом есть решительность, которой учил ее Адам, та сила, что не присуща добыче. Адрия Роудс больше не ощущает себя добычей.

А еще она знает, что ни один из них не осмелится приблизиться, и, в отличие от Кентукки, все останется под ее полным контролем.

Парни